Что касается прочих расхождений между двумя переводами «Бардо Тхедол», то они связаны с различной трактовкой специфически буддийской терминологии. Первые буддийские тексты, записанные на санскрите или пали (языке, производном от санскрита), стали переводить на тибетский начиная с VII в. В тот период тибетский язык еще не испытал влияния высоко развитой систематической мысли, поэтому приспособить его к переводу буддийских текстов можно было без особых затруднений: для передачи буддийских учений специально была выработана новая философская терминология. Совершенно иная ситуация возникает, когда буддийские тексты приходится переводить на современные европейские языки. Западная мысль, в отличие от восточной, развивалась совсем иными путями, и когда мы выбираем английское слово из лексикона философии и религии, то оно неизбежно содержит ряд коннотаций, которые могут оказаться совершенно чуждыми основополагающим принципам буддизма. И наоборот, полный набор значений, присущих санскритскому слову, невозможно соотнести с каким-либо одним английским словом. В таких случаях английский эквивалент потребует столько же пояснений, сколько и соответствующее ему слово на санскрите, которое, помимо всего прочего, имеет важное преимущество над первым, ибо в сознании читателя свободно от всевозможных обманчивых ассоциаций.
По этой причине некоторые термины остались без перевода и даны на санскрите, хотя тексты «Бардо Тхедол» были записаны на тибетском языке. Имена божеств также приводятся на санскрите, поскольку в этой форме они встречаются гораздо чаще и читателю будет легче найти их в других источниках. Тибетские переводчики широко использовали подобный метод замен, хотя в данном тексте он проведен недостаточно строго.
В связи с этим может показаться непоследовательным использование в тексте перевода двух тибетских слов — бардо и идам. Но эти слова достаточно легки для чтения и стали вполне привычными для тех, кто изучают буддизм и будут главными читателями этой книги. Один из возможных переводческих эквивалентов слова «бардо» — «промежуточное состояние» — производит впечатление слишком громоздкого, когда часто встречается в тексте; то же самое можно сказать о санскритском термине антарабхава, который, к тому же незнаком читателю, ибо учение это возникло в Тибете, а не в Индии. Что же касается термина «идам», то в тибетском буддизме он имеет несколько иные коннотации, нежели иштадэвата («личное божество») в индуизме. Термин «идам» передавали как «божество-защитник» (хотя этот вариант больше подходит для описания дхармапалы) или «охраняющее божество», но подобные варианты передают представление о внешнем существе, тогда как на самом деле понятие «идам» имеет сугубо внутренний и психологический смысл. Идам — это выражение фундаментальной природы практикующего. Ее визуализируют как божественную форму, чтобы соединиться с ней и полностью выразить ее потенциальность.
Интересно отметить, что некоторые понятия, которые лучше всего передают учение буддизма, входят в лексикон современной западной психологии, поскольку основополагающие установки некоторых ее школ оказываются гораздо ближе к буддизму, чем традиции нашей философии или религии.
Так, например, понятие греха неизбежно связывается в нашем сознании с первородным грехом, виной и наказанием, которым просто нет места в большей части учений Востока. Буддизм же ищет основную причину греха и страдания и обнаруживает, что она заключена в вере в «я» или эго как центр существования личности. Причина этой веры — не врожденная греховность, а невежество, незнание нашей подлинной природы. Из-за ложного представления о «я» как центре личности мы воспринимаем жизнь в искаженной перспективе и не можем познавать мир таким, каков он есть в действительности. Вот что подразумевает учение буддизма, говоря о нереальности мира. Исправить это искажение можно путем избавления от иллюзии, интуитивно постигая пустоту как отсутствие того, что ложно. От пустоты неотделима ясность — присутствие того, что истинно, фундаментальная реальность, в которой вершится игра жизни.
Такие понятия, как обусловленность, невротические клише мышления и бессознательные влияния, выглядят в нашей книге более уместными, чем общепринятые религиозные термины. Термины «невроз» и «паранойя», встречающиеся в «Комментарии», описывают не патологические состояния, а естественные последствия основополагающей установки нашего ума. Термин «проекция» характеризует способ нашего видения вещей в искаженной перспективе наших ожиданий и установок. С помощью этого термина, помогающего преодолеть различение между субъективным и объективным, мы передаем тибетское слово snang, основные значения которого — «свет» или «видимость» (Кази Дава-Самдуп переводил snang как «мыслеформа» или «видение»).