— А так?
Склонившись к основанию шеи, невесомо касается кожи горячими сухими губами, касается в самой запретной зоне – под мочкой уха, касается чуть выше, в месте, где в агонии пульсирует сердце. Она срывается и падает, падает, падает, тело пронизывают разряды тока, нутро обдает кипятком. Тело просит немедленной разрядки, но он выжидает. Ксюша бессознательно подставляет поцелуям шею, её бьет мелкой дрожью, пока он, издеваясь над ней, ведет их дорожки по позвонкам, ниже и ниже, сантиметр за сантиметром, задерживаясь между лопаток. Лопатки сводит, ноги сводит, она с усилием сжимает бедра, пытаясь погасить пожар по низу живота, и он, конечно же, это прекрасно чувствует. Ухмыляясь, отпускает запястья, продолжая свою дорожку поцелуев, мучительно медленно двигаясь к пояснице. Пальцы нырнули под живот, глубже, дальше, сжали мышцы, спустились чуть ниже, и бедра тут же ответили, приподнимаясь, освобождая путь.
Она не помнит себя: кто она, что она и зачем. Животное желание захлестывает, топит ее, уничтожает её мораль, принципы, стирает память о мечте и обязательствах. Амнезия – полная, беспощадная, жестокая – разрушила память. Нет ничего, есть только здесь и сейчас, его сильные наглые руки и сухие теплые губы, их сбившееся дыхание, голос, который слышится словно издалека, и… … …
— Ксения, Вас что, знобит?
… И отрезвляющий запах тибетского бальзама.
***
Сознание плывет, пока он, рассматривая узоры ткани и теней, невольно прислушивается к учащающемуся дыханию девушки, все явственнее чувствует под поверхностью ладоней дрожь. Понимание, что именно всё это означает, проскальзывает в голову, в мозг, опьяняет, лишая остатков рассудка. Пальцы все также не отклоняются от маршрута ни на сантиметр, но в своем воображении он их давно отпустил, разрешил им творить, что хотят, и они творили. В его воображении они уже давно исследовали абсолютно каждый миллиметр ее тела, не пропустив ничего, ни единой выемки, ни одного изгиба. В его воображении он давно пересек все возможные границы, нарушил все клятвы, пренебрег всеми запретами, которые сам наложил. … … … Перегнувшись через нее, отвернувшейся к противоположной стене, опираясь на локоть, приподнимая ее подбородок пальцами свободной руки, целует. Сначала осторожно, задавая вопрос… … … В его воображении.
… … …Она отзывается с такой готовностью, словно только этого и ждала! Реагирует так, словно желает отдать ему себя без остатка… Поворачивается к нему, обвивая шею руками, притягивая к себе, лишая равновесия, контроля и остатков разума… … … В его воображении. В его слетевшим со всяких тормозов воображении, воспаленном от передоза пришедшихся на единственный день событий воображении они друг друга терзают с таким отчаянием и такой яростью, будто решили поквитаться друг с другом за не случившееся полгода назад в клубе, будто им, наконец, представилась единственная возможность расплатиться с жизнью за всё, что она уже каждым из них совершила и еще совершит. Она кусает его в плечо… … …
Сколько времени прошло? Одурманенный моментом, врач не хочет прекращать издевательство над самим собой. Эта дрожь может означать только одно…
Сахарный поссум, выбравшись из открытой клетки, забрался на кровать, а оттуда, цепляясь своими острыми коготками за ткань рубашки, перебрался на Юрино плечо, тут же возвращая его из мира фантазий в суровую, жестокую реальность. Обнюхал мокрым, холодным носом шею, явно раздумывая, лезть ли врачу на голову или остаться на месте.
«Что ты творишь!? О чем думаешь!?»
Маленький зверек только что уберег его от ошибки, исправить которую будет невозможно. Кажется, он был всего в нескольких секундах от того, чтобы, запустив ладони под её живот, подтолкнуть ее, перевернуть, заставить открыть глаза и посмотреть на себя, найти в них подтверждение своим догадкам и сорваться в бездну…
«Спасибо, друг…»
Девушку колотило настолько ощутимо, что в какой-то момент на смену разбушевавшемуся воображению пришел липкий страх.
— Ксения, Вас что, знобит? Ксения?
— Немного…
Их вязкая тишина оборвалась. Это было первое, что Юра, наконец, услышал от нее с того самого момента, как она его позвала, сообщив, что готова. Резким движением накинув одеяло по самые плечи, врач в три шага оказался у оставленного рядом с журнальным столиком чемоданчика, в котором на самом видном месте лежал градусник.
— Давайте на всякий случай измерим температуру.
.
.
.
Как он мог принять на свой счет?
37,5.
.
.
.
Как она могла пустить его в свои фантазии, позволить ему в них творить с собой всё, что заблагорассудится? В каком бреду всё это представляла и, главное, зачем!? Зачем!? Он врач, он просто делает свою работу. Между ними ничего не может быть по определению, ведь каждому из них финал известен заранее! Только на мучения себя обрекать….
«Вот дура!»
Юра, аккуратно подцепив с плеча Мистера Дарси, опустил его на кровать и теперь с плохо скрываемым беспокойством оглядывал комнату. В себя он так и не пришел, дурман не рассеялся, его не покидало ощущение, что он до сих пор пребывает где-то в совершенно иной реальности. Какое-то наваждение… Она сводит его с ума!
«Возьми себя в руки!»
— Где у Вас хлопковые футболки лежат? Я Вам достану одну, Вы наденете и ляжете спать. Бальзам должен помочь, сбивать не будем. В шкафу, наверное?
— Да, — еле слышно прошелестела Ксюша, проклиная себя за разбуянившуюся фантазию, за то, что чуть не сорвалась: понимание, что она была в секундах от шага в пропасть, неумолимо ее настигало. Еще пара мгновений, и… Она бы перевернулась к нему сама. Нутро по-прежнему невыносимо ныло.
— Отлично.
Юра подлетел к шкафу и распахнул обе створки. Из пустого отсека справа на него «смотрело» убранное в прозрачный чехол свадебное платье. Как укор, как напоминание, зачем он в действительности здесь, как самое верное средство от похмелья.
Сев в кровати и натянув повыше одеяло, Ксюша наблюдала за тем, как врач застыл перед открытыми дверцами, стоял без движения, забыв, что хотел. Он просто врач… И просто делает свою работу… Тогда что ему до этого платья, до ее выбора? Какое ему дело? Соберет через неделю свои монатки, бросит ее здесь на произвол судьбы, уедет в свое счастливое будущее… Ваня прав: кому она, кроме него самого, нужна?
«А может все-таки есть дело?»
— Юра…
— Что? — оторвав взгляд от содержимого шкафа, врач резко повернул голову в ее сторону. Повернуть повернул, но эмоции спрятать не успел, не успел зашторить взгляд фирменным своим занавесом, загородиться от мира ширмой. Там, в его глазах, плескалась всепоглощающая боль. Синий-синий океан, наполненный болью, отчаянием и тоской.
«Не может быть…»
Секунды - и занавес упал.
— Что, Ксения? Что Вы хотели?
— Футболки слева. Вторая полка сверху.
.
.
.
23:37.
Девять.
У них осталось девять дней вдвоем.