«Признаюсь во всём, чего пожелает следователь, – на всякий случай решил он. – Английский шпион? Пускай будет английский. Японский? Что толку возражать – всё равно нужные показания выбьют силой, как, наверное, выбивали их из Харченко и из остальных. Ведь нужен же был какой-то повод для расстрела. Так что лучше признать сразу, что велят, и не давать повода для избиений».
По мере приближения к концу коридора свет становился ярче. Вблизи он оказался большой прожекторной лампой накаливания, что горела в сетчатом кожухе на лестничной площадке. Ажурные железные ступени винтовой лестницы круто уходили вниз. На них шаги Крыжановского и его поводырей зазвучали с неожиданной торжественностью. Ниже этажом оказался коридор, как две капли воды похожий на предыдущий. Навстречу кого-то вели: между двух конвоиров в фуражках с синими околышами брёл маленький жалкий человечек с согбенными плечами. Руки он почему-то держал в карманах широченных галифе.
«Видно, пуговицы с брюк срезаны, чтобы не мог сбежать», – догадался Герман. И, прежде чем прозвучало холодное: «Стой, лицом к стене!», Крыжановский успел узнать товарища по несчастью. Как же было не узнать, ежели портрет того висел у них на кафедре, в его честь недавно переименовали бывший город Черкесск, и ему же посвятил восторженные стихи славный сын казахского народа акын Джамбул Джабаев. Вне всяких сомнений, в штанах без пуговиц «щеголял» бывший «сталинский нарком» и «любимец народа» Николай Иванович Ежов[12].
Глава 2
Несомненный талант
12 апреля 1939 года. Москва.
Несмотря на глубокую ночь, в подвалах Лубянки никто не спал: огромный, тщательно отлаженный механизм следственной части НКВД перерабатывал поступившее за день сырьё.
Провожатые в штатском сдали Крыжановского на руки конвою, и профессор начал свой тягостный путь под землёй. Вначале его сфотографировали в двух ракурсах, потом завели в следующее помещение и заставили раздеться.
– Рост сто девяносто, вес девяносто, – измеряя Германа со всех сторон, безжизненным голосом оповещал один человек в белом халате и армейских сапогах другого, одетого точно так же. – Овал лица правильный, глаза серые, волосы тёмно-русые, уши среднего размера, прилегают плотно, нос крупный, губы средние, щёки впалые, подбородок квадратный, родимых пятен, татуировок и других особых примет нет…
Дальше следовала комната для допросов – помещение, понятное дело, без окон, с панелями, выкрашенными тёмно-коричневой краской. На стене – плакат, призывающий к бдительности по отношению к проискам врагов народа, под плакатом – несколько стульев, посреди комнаты – стол со следователем, напротив – табуретка, привинченная к полу, на неё и усадили Германа.
Следователь – молодой, сонный, с очень злыми глазами, раскрыл новенькую картонную папку с надписью «Дело» и принялся задавать рутинные вопросы:
– Число, месяц, год рождения?
– 30 мая 1904 года.
– Место рождения?
– Ленинград, бывший Санкт-Петербург.
– Вероисповедание?
– Православный.
– Национальность?
Внезапно допрос оказался прерван появлением двоих, что вошли без стука. Первый – огромный толстяк кавказского вида с густыми чёрными бровями, такими же волосами и щёточкой усов под носом, второй – невысокий, квадратный, с волевым подбородком, залысинами и в круглом пенсне.
Следователь, немедленно вскочил и вытянулся так, будто в мгновение ока умудрился подрасти на несколько сантиметров. Следуя его примеру, Герман тоже поднялся и начал рассматривать новоприбывших. На толстяке красовалась неопрятная серая косоворотка с пятнами пота подмышками, брюки на коленях – «пузырями», ноги обуты в мягкие кавказские сапоги. Его полную противоположность являл собой второй: дорогой мешковатый костюм, сшитые на заказ туфли, белоснежная рубашка и небрежно приспущенный узел галстука. Казалось, этот щеголь собирался на любовное свидание, но перед тем решил на минутку заскочить сюда, в подвал. Щёголь оказался главным – именно он, пройдя к стульям у стены и усевшись, повелительным жестом позволил продолжать допрос.
Следователь занял прежнюю позицию за столом, при этом, помимо увеличения в росте, не преминул продемонстрировать и иные метаморфозы. Он как будто стал старше годами. А куда подевались злость и сонливость? Теперь здесь сидел энергичный, волевой и очень внимательный человек, словно сошедший с пресловутого плаката о бдительности. Только голос остался прежним:
12
Ежов Н.И. (1895-1940 гг). Народный комиссар внутренних дел СССР (1936-1938 гг). Период пребывания его на посту наркома ознаменован массовыми репрессиями против советских граждан. 10 апреля 1939 года арестован, обвинён по ст. 58 УК РСФСР и 3 февраля 1940 года приговорён Военной коллегией Верховного суда СССР к ВМН; приговор приведен в исполнение на следующий день.