Унгефух в ответ ухмыльнулся, но промолчал. Эта улыбка Герману не понравилась, хотя, может, он ее неверно истолковал, ведь лицо Унгефуха никогда не отличалось доброжелательностью. Зато в ином профессор точно ошибся: пес не пожелал становиться игрушкой Евы. Та его и вяленым ячьим мясом приманивала, и звала разными ласковыми прозвищами - не идет на контакт - и все тут. А к Герману, хоть тот и не просил, привязался так, словно это его некогда потерянный, а теперь вновь обретенный хозяин. Не успел профессор подивиться столь странному поведению животного, как рядом возник Каранихи и заговорщицким тоном заявил:
- Красный ошейник, саиб, вы видите красный ошейник? Это не простой знак - так помечают собак, совершивших кору вокруг священной горы Кайлас, на вершине которой обитает Шива. Существуют специальные люди, которые кормят собаках с красным ошейником и заботятся о них.
- Что за странный обычай? - удивилась слышавшая разговор Ева.
- Да будет известно прекрасной мем-саиб, чей вопрос проникнут неземной мудростью, что так поступать повелел сам Гоцангпа - первый, кому удалось совершить кору вокруг Кайласа. Когда на этом пути Гоцангпа пытался отыскать проход через запретный перевал Дролма-ла, ему повстречалась дакиня-хранительница перевала. Гоцангпа сумел умилостивить дакиню, и она дала ему в провожатые волка. Волк провел ищущего пути Гоцангпу через запретное место, после чего превратился в камень. Тот камень, именуемый Дролма-до, и сейчас находится там, на запретном перевале. Саибы, знайте - собака, совершившая кору, не станет без причины приставать к незнакомому человеку, а потому не гоните от себя благородное животное, ибо нет на свете лучшего спутника для тех, кто ищет путь.
Каранихи осекся, увидев, что с ними вот-вот поравняется агпа, и тут же, отчего-то сменив тон, бросил:
- Какой хороший и умный пес! Он помнит себя человеком - смотрите, как трезво глядит! Прямо в глаза!
- Имя ему, что ли, дать? - сказал Герман задумчиво.
Ева захлопала в ладоши, а Каранихи предложил:
- Пусть собаку зовут Гуй.
- Как?! - в один голос воскликнули Герман с Евой.
- Гуй - это мертвый человек, который не хочет умирать и бродит по земле в поисках семьи или друзей…
Фройляйн ойкнула.
- Да, Ева, согласен, ужасное имя, - сказал Герман. - Но раз пес привязался именно ко мне, я и должен придумать, как его будут звать. Для Снежка он недостаточно бел - шерсть цвета неочищенного сахара. Решено: нарекаю умника Сахарком.
Когда агпа чинно проехал мимо, Каранихи не посчитал нужным продолжать разговор и, пришпорив лошадку, устремился вперед.
Герман с Евой переглянулись, и девушка сказала:
- Мне кажется, вокруг происходит какой-то ужасающий, вселенский обман. Обманывают все - Эрнст с его раздражающей секретностью, тибетский монах, и даже невежественный болван Унгефух пытается плести козни. А Каранихи! Ты посмотри, ведь у этого человека лицо игрока в покер - совершенно непроницаемое.
Слова девушки тяжким камнем легли на сердце Крыжановскому. Он ведь, о, будь неладны эти шпионские игры, обманывал тоже!
«Одно знаю точно: Лильке я Еву на съедение не отдам - убью ли гадину, или сам сдохну - неважно, но ее не отдам».
Он завертел головой по сторонам, пытаясь обнаружить англичан - ведь Лилия грозилась не выпускать экспедицию из виду, но вокруг все выглядело спокойно и безмятежно. Утро выдалось удивительно тихим и светлым, и намека на вчерашний ливень не осталось - небо чистое и глубокое, а окружающие скалы, если и промокли насквозь, показывать не станут - не тот характер.
«Чего это я встревожился, какие к свиньям англичане, - вдруг напустился на себя Герман. - Да боннские монахи их еще издали учуют, у этих ребят бдительность похлеще, чем у советской контрразведки. Так что, Герман Иванович, проклятая расшифровка, похоже, тебе последние мозги выела. Спокойнее следует быть, и хладнокровнее, товарищ Крыжановский, как-никак - истинный ариец».
Между тем, монахи вели немцев все глубже и глубже в горы. Наконец достигли небольшого и уединенного плато, откуда великолепно просматривалась местность. Шеффер велел ставить палатки.
- Зачем это? - удивился Крыжановский.
- Ночью отправим гонцов в монастыри, а самим, возможно, придется застрять здесь еще на день-другой, - разъяснил свое решение начальник экспедиции. - Я должен удостовериться, что нас никто не преследует - слишком многое поставлено на карту. Германия и фюрер…
Далее Шеффер взялся излагать прежнюю идею, однако в новой, изрядно расширенной редакции. Герман его не слушал, а пережевывал собственную умственную жвачку - кто, в конце концов, возьмет верх в битве за Шамбалу: Аненербе, Интеллидженс сервис или НКВД в его собственном лице?
Вдруг послышался взволнованный голос Краузе:
- Предлагаю перед расставанием сфотографироваться для истории! Быть может, когда-нибудь этот снимок займет почетное место в самом грандиозном музее Рейха. А озаглавят его так: «Отважные покорители тайн Древнего Тибета»
- Покорители тайн?! - рассмеялся Шеффер. - Хорошо сказано, дружище! Я не возражаю.
Идея понравилась всем, кроме Евы, которая фотографироваться отказалась наотрез, заявив, что перенесенные в пути лишения дурно сказались на ее внешности, и она не желает сохранять для истории это досадное обстоятельство.
- Тогда, фройляйн, осмелюсь попросить, чтобы вы заменили меня за аппаратом, - обрадовался Краузе. - Я хоть и зарос бородой, но она меня совсем не портит.
Мужская часть экспедиции, не сговариваясь, принялась теребить себя за подбородки. Оказалось, один Герман сохранил верность бритве, остальные демонстрировали различную степень бородатости. Впрочем, все очень быстро пришли к решению, что для истории сие совершенно неважно, и отказываться от фотографирования никто не стал.
В съемке также пригласили принять участие тибетского друга агпу и незаменимого переводчика Каранихи. Пес Сахарок, который ни на шаг не отходил от Германа, попал в кадр незваным.
К вечеру многолюдный лагерь экспедиции на горном плато опустел наполовину. Ушел злой дух и гонитель мирных тибетцев - антрополог Беггер. Ушел занятный и доброжелательный Краузе, успевший напоследок рассказать Герману о своей великой мечте - из отснятых материалов смонтировать фильм и назвать его «Тайны Тибета». За ними последовал странный господин Каранихи, которому приказали состоять переводчиком при парочке ученых-радистов - видимо, Шеффер, не до конца доверяя индусу, не желал брать его к лабиринту. Ушла четверка нелюдимых и сдержанных на эмоции солдат Унгефуха, чьи имена Герман продолжал путать до самого расставания. Ушла большая часть бонских монахов, чей вид и поведение скорее напоминали воинов, нежели священнослужителей. Остальные путешественники еще три дня оставались на месте - сидели тихо, еду готовили на спиртовках, ибо Шеффер категорически запретил разводить костры. Оставшиеся монахи вообще не испытывали нужды в огне, питались исключительно ячменными сухарями, запивая их ячменным же пивом. Днем большая часть бонцев пропадала в горах - монахи вели патрулирование местности. Прирожденный охотник Эрнст Шеффер прекрасно изучил повадки зверей и умел таиться.
Вынужденная передышка привнесла в жизнь Германа и Евы счастье - здесь, в высокогорном палаточном лагере между ними произошло то, что отодвинуло на второй план все остальные помыслы. Обоих буквально бросило навстречу друг другу, как это иногда бывает, когда наполнявшая душу страсть перельется через край. Три ночи подряд Ева украдкой приходила в палатку Крыжановского. Три ночи счастья! Последнюю, впрочем, у влюбленных частично отнял Шеффер, который ввалился около четырех утра и объявил, что пора сниматься. Больше он ничего не сказал, хотя картину увидал избыточно красноречивую.
В путь двинулись еще до рассвета. В горах дороги не бывают прямыми - петлять приходилось изрядно, но, сверяясь с компасом, Шеффер упрямо придерживался северного направления. На третьи сутки стало так холодно, что пришлось надевать зимнюю одежду.
К вечеру Шеффер получил по радио сообщение от Краузе о том, что ритуал в первом по списку монастыре Ганден прошел успешно, и дал следующую информацию: «В первом узле иди из Сэра в Джоканг». Герман тщательно записал эту фразу в блокнот, а утром добавил к ней еще одну: «Во втором узле иди из Джоканга в Поталу».