Внимание, уделенное вопросу о подлинной дате рождения мастера, выходит за рамки чистой фактографии и вовсе не вызвано полемическим задором. Сторонникам новой версии очень хочется «омолодить» великого творца и доказать, сколь ранним было его становление как художника, вопреки фактам и здравому смыслу. Если согласиться с ними, то непонятно, каким образом мог недавно спустившийся с гор юноша расписывать фресками Немецкое подворье на равных с самим Джорджоне. Да и заказчик, а им был сенат республики, за чей счет оплачивалась работа живописцев, скорее бы остановил свой выбор на ком-нибудь из уже обретших известность в городе художников, — а таких было немало, — чем на неискушенном юнце, который недавно объявился в художественных кругах. Неужели еще более ранние работы Тициана, мастерски выполненные им по заказу известных олигархических семейств Барбариго, Пезаро, Морозини, например блистательный «Мужской портрет», были созданы кистью пятнадцатилетнего подростка? И последнее, что хотелось бы отметить. Могли ли аристократические друзья покойного Джорджоне довериться новичку из глухой провинции, поручив ему дописать незаконченную «Спящую Венеру» и другие картины? С этим трудно согласиться, а потому будем все же придерживаться старых проверенных источников.
О детстве Тициана не известно почти ничего, кроме дошедших до нас отдельных отрывочных сведений, которые нередко являются плодом фантазии местных историков и биографов. Но кое-что полезное в них можно почерпнуть, особенно о среде, в которой рос будущий художник.
Он родился и вырос в дружной трудовой семье, где каждый занимался своим делом. К дому почти вплотную подходил лес, и дети в погожее время проводили там дни напролет. Мальчикам вменялось в обязанность с каждой прогулки приносить вязанку хвороста, а девочки собирали травы и растения, из которых затем выжимались соки для окраски домотканого полотна. Братьев особенно привлекала кузница на соседней Арсенальной площади, где в печи не угасало пламя, молоты дружно стучали о наковальню, а от раскаленных добела металлических болванок веером разлетались искры. Там ковались острые мечи и пики. А какие прочные латы, кольчуги, щиты и шлемы изготовлялись местными умельцами!
У мессира Грегорио во владении были обширные лесные массивы в горах, поросших елями, соснами, дубом, буком и другими ценными древесными породами. В конце сентября наступала пора лесоповала. Обычно вся округа от мала до велика спускалась к полноводной реке Пьяве поглазеть на впечатляющее зрелище. Там лесорубы сооружали из очищенных от сучьев стволов мощные плоты и спускали их на воду. Река сопротивлялась такому вторжению, рычала, выталкивая плоты на каменистый берег и стараясь сокрушить любое препятствие на своем пути к Адриатике. Но еще больший треск и грохот стоял во время таяния снежных лавин и весеннего ледохода, когда образовывались заторы и мощное эхо сотрясало горные ущелья. Общение со стихией закаляло характер подростка, приучало к самостоятельности и преодолению трудностей.
По воскресным дням вся семья во главе с отцом чинно шла на литургию в церковь, где занимала закрепленные за ней места. Почетное место принадлежало старейшине рода деду Конте. Взрослые следили, чтобы дети четко соблюдали все обряды и сидели смирно. Небольшая приходская церковь была скромна и не поражала своим убранством. Позднее в третьем правом приделе перестроенной церкви появится небольшое изображение Мадонны с младенцем и святыми работы Тициана. Но именно эта церковь с ее остроконечной колокольней, взметнувшейся ввысь, дала название самому городку (pieve от лат. plebs — так в Средневековье называлась главная церковь большого сельского прихода).
Родители рано заметили склонность к рисованию обоих сыновей, особенно младшего. Правда, отец полагал, что оба мальчика продолжат традиции рода Вечеллио, став нотариусами или адвокатами. Но младший сын настолько пристрастился к рисованию, что готов был часами заниматься любимым делом. В основном это были заснеженные пики Альп, освещенные первыми лучами солнца, леса и речные долины, на всю жизнь запечатлевшиеся в памяти будущего художника. Но однажды после мессы на побеленной стене дома он нарисовал Мадонну, используя растительные краски, которых было предостаточно в домашней красильне. Все домочадцы без труда узнали в запечатленном образе черты Лючии. Мать была растрогана до слез рисунком сына, нутром почувствовав, каково его истинное предназначение.