Выбрать главу

Заводилой в мастерской был Валерио Дзуккато, который на правах старшего увлекал за собой ребят бродить по лабиринту вечерней Венеции, когда в тавернах несмотря на запрет властей наступало время азартных игр в карты или в кости. Кое-где разыгрывались кулачные бои между соседними кварталами. Шли стенка на стенку и бились иногда до крови, так что приходилось вмешиваться стражам порядка. Память о тех боях до сих пор сохранилась в названиях двух мостов: мост Войны (ponte della Guerra) и Кулачный мост (ponte dei Pugni). Зазывалы у входа в театры, — а их в городе было немало, — приглашали посетить представление с музыкой, песнями и танцами. Иногда повзрослевших ребят заносило в злачные места в квартале Сан-Самуэле, где гостеприимные девицы принимали всех без разбора, независимо от возраста. У молодежи была тогда в ходу шутливая присказка:

Узкая улочка Сан-Самуэль, Ты нам мила, как веселый бордель.

Нравы в тех местах были жестокие, и за попытку увильнуть от оплаты можно было поплатиться жизнью. Интересы девиц ревностно защищали бравые парни, о которых сохранилось пугающее название одной из улочек — переулок Убийц (terra' Assassini). Трупы их жертв бросали в канал, и они бесследно исчезали в море, куда прилив уносил их вместе с мусором. Для любителей острых ощущений в городе насчитывалось более 11 тысяч легальных жриц любви, которые должны были исправно платить налог, пополняя городскую казну. Им вменялось в обязанность выходить из дома в желтой шали, чтобы быть узнанными в толпе добропорядочных венецианок, но с наступлением сумерек все кошки серы… Существовал отпечатанный «Каталог» с указанием имен куртизанок, их адресами и ценами за услуги, которые падали по мере удаления местожительства девиц от центра.[14] Двоих из них, несколько увядших и потрепанных жизнью, Карпаччо изобразил на картине «Куртизанки» (Венеция, музей Коррер).

Как ни заманчива была ночная Венеция, Тициана больше привлекали утренние часы. Обычно по воскресным дням, пока Франческо и братья Дзуккато отсыпались после ночных вылазок, он уходил бродить по тихим улочкам, упорно отмеряя шаги к будущей славе, вглядываясь в силуэты домов, прежде чем первые солнечные лучи высветят великолепие города, который он уже считал своим. Тициан понял, что Венеция — это родина едва уловимых глазом нежных красочных переходов, перламутровых переливов, таящихся в утренней туманной дымке, которая поглощает все формы и очертания, обволакивая их белой пеленой наподобие подвенечной фаты. Но картина меняется с появлением первых лучей солнца, и город, как сказочное видение, всплывает из воды, тихо покачиваясь на волнах. На закате все снова меняется, и краски начинают медленно угасать, растворяясь в водах каналов вместе с уходящим днем. А как пройти мимо знаменитых vera di pozzo — колодцев, украшенных мраморными барельефами? По утрам женщины собираются здесь в очередь за водой. Это привычное место сбора и распространения всех городских новостей и сплетен. Любого, кто оказывается в лагунном городе, не может не поражать милое щебетание венецианок, которые, в отличие от грубых гортанных голосов мужчин, не говорят, а словно поют. В их говоре слышится ласкающая слух нежная кантилена. И все это тоже Венеция, с ее неповторимыми звуками и запахами стоячей воды. Она, как и Венера, возникла из пены морской волны. Да и в самом имени города и богини есть что-то общее, роднящее их. Эту поэтическую версию Тициан как-то услышал у гондольеров, и она запомнилась ему своей простотой:

Венеция, моя невеста… Дитя волны адриатической. Нет на земле прекрасней места. Как в зеркало, на лик магический Глядит ревнивая Венера. В своем наряде подвенечном Ты для любого гондольера Источник песен бесконечный, И твой удел быть юной вечно.

Дзуккато водил ребят по мастерским художников, работавших для филантропических сообществ, называемых Scuola. Они не имели ничего общего с обычными школами. Это что-то вроде клуба, место встреч мирян определенного прихода (от лат. schola — свободное времяпрепровождение, отдых) для обсуждения различных житейских проблем. Историк Марин Санудо Младший,[15] который в течение сорока лет вел подробный «Дневник», составивший 58 томов, пишет, что в Венеции насчитывалось 216 таких Скуол. Для их украшения привлекались лучшие живописцы. На сообществах, превратившихся кое-где в монашеские братства, лежала обязанность снабжать художников всем необходимым для работы. Со временем Венеция становится крупным производителем и поставщиком лакокрасочной продукции. У знатоков пользовались неизменным спросом ультрамарин, изготовляемый из дорогой привозной ляпис-лазури, а также киноварь, кобальт, охра, кадмий, не говоря уж об известных венецианских белилах.