* * *
Я рос и я вырос,
Но топи Риони
Душе, как и в детские годы,
Сродни.
Волнуя меня,
Как и в прежние дни,
Оркестр лягушачий
Играет в затоне.
Здесь Тютчева
Демоны глухонемые
Зловещий ведут
Меж собой разговор.
Пленяет меня
Этот гул до сих пор,
Как слова грузинского
Звуки родные.
Пусть нынче
Подобная грусть не нужна,
Но разве могу я
Расстаться с мечтами?
Скажите,
Какими такими сетями
Свои корабли
Подыму я со дна?
А сколько мучений,
Терзаний и слез,
Бессонных ночей —
Напролет, до рассвета!
Пусть станут уделом
Другого поэта
Слова, что при жизни
Я не произнес:
«На полюс!
На полюс!
Вперед, смельчаки,
Чтоб новые тайны
Внезапно открылись!»
А мне
Корабли затонувшие снились,
Мерещились
Парусники, ледники.
Мерещился полюс
В далекой дали.
Он был моей тайной,
Схороненной в льдинах,
Моей Атлантидой
В огромных руинах,
Он был перерезанным
Горлом земли.
Припомнит мой каждый
Бессонный ночлег —
Бездонная пропасть,
Мечты обитанье, —
Того,
Кому сердце свое мирозданье
Открыло, —
Такой это был человек.
Бок о бок на поиски
Оси земной
Мы вышли.
Амундсен взял первенство сходу
И шел,
Уподобив несчастному Скотту,
Меня самого
И идущих со мной.
Мечте этой,
Ревности детской моей
Я верен
И не посрамлю этой чести.
Мы вместе искали,
Мы умерли вместе —
Бок о бок в торосах
Ледовых морей.
Внемли, —
Человеческой совести сонной
Твержу я, —
Пусть носит Амундсена имя
Звезда эта —
Первенец утренней сини,
У солнца во лбу,
На краю небосклона.
* * *
Нет больше Амундсена.
Из-за кого,
Какого-то Нобиле
В черной рубахе,
Погиб человек
И, не знавший о страхе,
Пал викингов отпрыск,
Прямое родство!
Весть скорбная
Землю от края до края
Стремглав облетит,
Чтоб услышал любой.
И Дидерихс в смертный свой час
И Гильбо
Скорбели о нем,
О себе забывая.
И скорбному плачу
Всемирному в лад
Над Оперным театром Тбилисским
Наклонно
Осовиахима
Повисли знамена —
И вот Самойлович
Читает доклад.
Звучат ли сейчас Самойловича или
Чухновского речи —
Тоски не унять.
Я «Пьяный корабль»
Вспоминаю опять,
Который сказал по-грузински
Яшвили:
«Не страшно ли —
Сбившийся напрочь с пути
Скелет корабельный
Несется к утесам?
Корабль, не подвластный
Ганзейским матросам,
Его мониторам —
И тем не спасти.
И вместо волны
Европейского моря
Холодная топь,
Где бумажный фрегат,
Как бабочку,
Мальчик пустил наугад
И на воду смотрит
В предчувствии горя».