«Она была папенькиной дочкой, которая всегда получала все, что только пожелает. И вот, она пожелала Круспе. И это сгубило ее, как некогда любопытство сгубило кошку».
Подумав об этом, Моника непроизвольно растянула губы в грустной улыбке. Как же тяжело!
Девушка решила выкинуть всю мешающую тяжесть из головы, болевшую немилосердно тупой, пульсирующей болью. Хотелось забыться, заснуть… А еще хотелось, чтобы хоть кто-нибудь вспомнил о ней, зашел в палату, нежно поцеловал в лоб и сидел рядом долго-долго, держа ладонь в своих руках. Но это были тщетные надежды.
«Я никому не нужна…», — подумала Райан, и слезы вновь брызнули из опухших глаз. Это вымотало ее окончательно, и, прежде чем соленая капля, соскользнув с виска, впиталась в белую ткань наволочки, Моника уже спала.
========== Утешение души моей… ==========
Монике снился очень приятный сон: словно она лежала на мягкой перине, одетая в древнегреческую тогу, пощипывала кисть винограда, отправляя сладкие бубушки в рот, а вокруг нее суетились рабы: кто-то держал кубок с вином, кто-то делал массаж ступней, кто-то махал опахалом из страусиных и павлиньих перьев… А кто-то делал весьма приятный массаж головы, ероша волосы и касаясь кончиками пальцев кожи. Это было настолько приятно, что девушка не сдержала стон удовольствия и проснулась.
Еще не открывая глаз, она почувствовала, что сон, вроде как продолжается, ибо раб, делающий массаж, все еще его делал. Но, вот ведь, других и в помине не было — лишь мрак и пустота. Это озадачило Монику, и она открыла глаза. Открыла — увидела Пауля — закрыла. Офигела. Опять открыла, но теперь не полусонно, как в первый раз, а широко, испуганно.
— Вы? Вы? ..
— Спокойно, фрейлейн Моника, вам нельзя нервничать, — заметил Ландерс, продолжая перебирать пальцами волосы девушки, выбившиеся из-под марлевой повязки.
— Э-э-э… — только и выдавила Райан, во все глаза глядя на Пауля в белом халате.
«Надо же, совсем недавно думала, что никому не нужна, а тут такое!» — подумала девушка и привстала на кровати, игнорируя поднявшуюся волной тошноту и головокружение.
— Не вставайте! — всполошился Ландерс, чуть привстав со стула, но Моника отмахнулась и села прямо, не отводя взгляда от Пауля.
— Я, наверное, сплю.
— Не-а, — мужчина присел на краешек стула, с улыбкой глядя на пациентку.
— Тогда, может, очередная шутка? — допытывалась Райан, надеясь обнаружить подвох. Но он, как назло, не находился.
— И снова мимо!
Пауль взмахнул руками, имитируя промах, и Моника хихикнула. Ландерс подмигнул и снова растянул губы в улыбке. Затем, нимало не интересуясь разрешениями пациентки, пересел на краешек кровати. Девушка интуитивно отодвинулась подальше, и Пауль тихо поинтересовался:
— Я что, настолько тебе неприятен?
— Да нет, просто…
— Просто «что»? — мужчина решил сегодня стать настырней, чем обычно.
— Я о том, на что я вам сдалась? Провинциалка, горничная, сомнительная солистка в сомнительной группе… — Моника стала перечислять все, что пришло ей в голову.
— И что?
«Вот уж правда: два слова, о которые разбиваются любые доказательства».
— Да ничего, — со вздохом ответила девушка.
— А вот теперь давай начистоту. Мне уже не двадцать лет, я уже давно достиг того, чего хотел в этой жизни. Точнее, большую часть. И, если честно, мне уже давно надоело стебаться над Думом, что он никак не остепенится.
Моника заинтересованно подняла брови вверх:
— Что-то мне не очень нравятся эти намеки, мистер Хирше.
Пауль чуть не скатился с кровати:
— Меня уже сто лет как не называли так. У меня другая фамилия.
— Да я в курсе. Хотела тоже вас шокировать, — хмыкнула Райан. — Продолжайте, я слушаю.
Ландерс пододвинулся поближе, так, что Моника почувствовала исходящее от него тепло и аромат дорогого парфюма. Что-то внутри ее затрепетало, и кровь мгновенно прилила к щекам.
— Мне нравится, когда ты смущаешься. Готов смущать тебя вечно…
И, словно демонстрируя все свои намерения, Пауль стал медленно наклоняться к девушке. Райан молча ожидала апогея. Вот она уже почувствовала, как частое горячее дыхание Пауля опалило ее щеки, и прикрыла глаза.
«Будь что будет…»
Сухие горячие губы легко коснулись ее, и в этот момент раздался деликатный стук в дверь. Ландерс отпрянул, буркнув какое-то ругательство, и в комнату тут же вошли Ульрика с Кристофом. На Шмидт лица не было — осунувшаяся, бледная. Моника, мигом забыв о находящихся в комнате музыкантах, потянулась к Ули. Та села на кровать, и они крепко обнялись, заплакав.
Мужчины, неловко потоптавшись на месте, вышли из палаты, оставив подруг наедине со своим горем.
— Шнай, ты козел! — прямо и от души заявил Ландерс, едва они оказались в коридоре.
Кристоф чуть не поперхнулся:
— Чего это?
— Между мной и Моникой только что такая искра проскочила! Оранжевая, яркая, как звезда с неба! А тут вы с Ульрикой…
— Нет, Ландерс. Это не искра. Это белочка, — произнес Кристоф и впервые за весь день рассмеялся. На него тут же неодобрительно покосились медсестры, проходившие мимо. Быстро извинившись, Шнайдер вновь повернулся к насупленному Паулю.
— Сам ты белочка! — уже тише произнес экс-Хирше.
— Не, это по части Круспе! — барабанщик сам себе удивился. — Нашел время для шуток!
— Да ну тебя, задрал…
Пауль махнул рукой и удалился. Кристоф с удивлением посмотрел вслед его ссутулившейся фигуре, затем, недоуменно пожав плечами, бросился следом.
— Эй, подожди… Чего ты так завелся-то? Давно я тебя не видел таким расстроенным.
— Нет, ну, а что? — Ландерс повернулся, картинно взмахнув руками. — Я ему, понимаешь, душу изливаю, а он ржет, как конь. Шнайдер, будь добр, свали нафиг, дай успокоиться.
— Все-все! — Кристоф поднял руки, и Пауль, зыркнув нехорошим взглядом напоследок, скрылся за дверью, ведущей на лестничный пролет.
========== Новые ответы, новые проблемы ==========
Монику, после получасового спора до хрипоты с лечащим врачом, наконец, выписали из больницы. Выходя под руку с Ульрикой, она прищурила глаза, когда яркое июльское солнце на миг ослепило ее. Прикрывшись рукой, она недовольно застонала, и на этот звук тут же среагировала ее верная подруга:
— Что такое? — встревоженно повернулась Шмидт.
— Да ничего, — отмахнулась Моника, жестом пытаясь донести до Ульрики, что все в порядке. — Просто глаза привыкли к лампам дневного освещения, что теперь кажется, будто мне лампой в лицо светят.
Шмидт кивнула, и они подошли к стоянке, где их уже ждал Кристоф и взятый на прокат темно-зеленый Фольксваген. Райан несмело улыбнулась мужчине и села в салон. Ульрика же села на сиденье рядом с водительским, и тут же завела разговор со Шнайдером. Машина тронулась, и Моника, пользуясь тем, что ее подруга болтает, прикорнула на мягкие серые сиденья. Рука снова автоматически потянулась к хвосту, аккуратно стянутому на затылке. Шмидт помогла подруге завязать его, собрав в пучок оставшиеся волосы, прикрывая выбритую плешь и еще дающую о себе знать рану. Девушка тихо и с сожалением вздохнула, прикрыв глаза.
Ули посмотрела на подругу в зеркало заднего вида и прикусила губу. Так она делала, когда была чем-то встревожена или взволнована. Сейчас же ее тревога подпитывалась предстоящим событием — похоронами Сандры. Кристоф вез их к Монике — Шмидт на пару деньков решила перебраться туда, чтобы присмотреть за подругой —, а затем, приведя себя в порядок, они отправятся на кладбище. Конечно, Ульрика пыталась отговорить Райан от посещения церемонии погребения, но та, с каким-то отупением твердила о своем, решительно сжимая губы.
Тревога девушки не укрылась от проницательного Шнайдера, и он не упустил шанса поинтересоваться причиной угнетенного состояния пассажирки, хотя заранее знал ответ на свой вопрос. Шмидт, несмотря на возникшую между ней и Кристофом связь, не делала никаких попыток к сближению. Барабанщик известной на весь мир группы ходил за ней, словно верный друг, пока шатенка, как мать родная, ухаживала за Моникой. Раздражение тупым молотом билось внутри грудной клетки мужчины, но он не торопил события. Перед ним было всего три пути: бросить все к чертям собачьим и снова вернуться к отдыху, который теперь будет довольно сомнительным на фоне произошедшего; либо ускорить шаг, принудив желаемую им Ули к близости; или попросту пустить все на самотек. На последнюю стезю и стал Шнайдер, сделав ставку на естественный ход вещей. При нормальном раскладе Шмидт давно бы уже сдалась на милость победителя, а проигрывать Кристоф не привык. Оставалось только ожидание.