Иловлин пронзительно вскрикнул, в отчаянии соскочил с постели и упал на руки к испуганной Мариам, входившей в это время в комнату. На этот крик прибежал Самойлов и уложил своего командира в постель.
— Ишь, даже с кровати соскочил! — говорил он, кутая больного одеялом. — Вот болезнь-то проклятая!..
XIV
Несколько дней Иловлин находился в отчаянном положении, но час его еще не пришел… Через две недели он начал поправляться. Тиф произвел в его памяти значительную перемену: он забыл, как он заболел, а также многое из того, что происходило в действительности до его болезни; он только вспоминал одни за другими безобразные видения, которые его преследовали в бреду; по временам, в особенности вечером, ему казалось, что он действительно все это видел. Несколько ночей он с трепетом ожидал, что тиф вернется и опять ввергнет его в эту ужасную область призраков, но, к счастью, природа пересилила болезнь…
Тем временем эпидемия с страшной энергией опустошала войска блокадного корпуса. Сначала тиф свил себе гнездо в Эрзеруме. Бывали дни, что в городе умирало по триста человек. Среди населения и турецкого гарнизона царствовало уныние. В половине января тиф, значительно ослабев в городе, принялся опустошать наши войска.
В селении О* смерть безжалостно расстроила маленькое общество. Прапорщик Чирков, ожидавший производства в следующий чин «за отличие в делах против турок», заболел и умер через три дня. Отец Андрей, неутомимо ухаживавший за всеми, тоже слег. В двух ротах, стоявших в селении, ежедневно умирало по нескольку человек, и каждый день на ближайшем кладбище отрывались свежие могилы. Заодно умирали и мирные жители. Через неделю после того, как заболел Иловлин, Мариам заболела тоже. Какие видения посетили бедную девушку на ложе смерти — этого никто не знает, потому что она умерла, не сказав о том никому ни слова. Ее похоронили в тот день, когда Иловлин первый раз встал с постели и, с помощью Самойлова, мог сделать несколько шагов по комнате.
Через несколько дней, спустившись вниз, Иловлин встретился с отцом Мариам. Старик осунулся, постарел и, мрачно взглянув на капитана, ушел к себе, пробормотав какие-то слова.
— Это, кажется, хозяин? — спросил Иловлин… — Отчего у него такой странный вид? Разве он тоже был болен?
— По дочке горюет… — отвечал Самойлов. — Майро третьего дня хоронили.
При этом известии Иловлин пошатнулся и мгновенно вспомнил все, что до того будто туманом было затянуто в его памяти. Фея его призраков, прекрасная Майро, с ее кроткой улыбкой, с ее глубокими черными глазами, казалось, стояла еще перед его возбужденным воображением, как живая. Но в действительности ее уже не существовало. Несчастная девушка! Тот беспредельный океан, который несся на Иловлина, поглотил ее, и возврата назад не было. Он вспомнил ее тихую песню, которая казалась ему таинственной, как она ухаживала за ним, вспомнил ее задушевный взгляд, когда она сидела у его изголовья, и мысль, что она, быть может, заразилась от него, наполняла его сердце тяжкою скорбью…
Он вспомнил свидание с ней в мире болезненных грез и ее страстные, жгучие поцелуи, и так как душа его еще не пришла в равновесие, то он и не отделял призраков от действительности. Напротив того, ему казалось, что он много пережил за время болезни и что между ним и Мариам произошла целая жизненная драма. Вечером, когда Иловлин остался один в своей комнате, им овладело уныние и страх; опять, казалось, кто-то нашептывает тихим голосом непонятные речи, и в случайных отблесках окутанных серою полутьмою окружающих предметов, казалось, и там и здесь сверкали черные глаза и потухали. Ему стало невыносимо, и он, надев полушубок, пошел потихоньку к отцу Андрею. Это было в первый раз, что Иловлин вышел на воздух… Вечер был довольно теплый, и местами подтаивало. По пути свет от фонаря случайно упал на большую стаю собак, которые что-то раскапывали в снегу. Это были единственные живые обитатели селения, которые не пострадали от тифа; вернее, они и теперь влачили свое жалкое существование, как и месяц тому назад. Они по-прежнему были мрачны, озлоблены, несообщительны и вид сохраняли облезлый и жалкий. Они поднялись и зарычали, увидав свет; Иловлин вспомнил свое последнее видение и в ужасе ускорил свои шаги…
Отец Андрей лежал в постели больной, исхудалый, по находился в памяти.