— Да у меня еще есть, — сказал Шэрхан со вздохом.
Перед сном вспомнил, что еще спросить хотел:
— Как она меня умертвить-то планировала?
Йиньйинь поежился:
— В клетку с тиграми голодными посадить.
Ну надо же. Не самая плохая смерть.
Вызвал его император ровно через неделю. И сколько ни бесновался Вэй, сколько палкой своей ни угрожал, а умудрился-таки Шэрхан с собой в императорскую опочивальню шахматы протащить.
6
— В этот раз за что? — поинтересовался император, на спину Шэрханову свежеисполосованную кивая.
Все повторилось в точности, как и в первый раз. И купальни, и бритье, и задница его голая, в покои роскошные отконвоированная, и императорский диктант, красной кисточкой задокументированный. И никакого намёка на домогательства.
Нет, два все-таки было отличия. Во-первых, рядом с Шэрханом теперь стоял не один, а целых четыре заботливых горшка с углями. А во-вторых, когда набеленная кукла, забрав бумажки, из комнаты сплыла, император не сразу выгнал, а остался сидеть, наблюдая, как Шэрхан, окончательно заскучавши, сам с собой шахматную партию разыгрывал. Долго смотрел, пока вопрос про спину не задал.
Шэрхан плечами пожал:
— Недостаточно низко какому-то хмырю поклонился.
От доски взгляд оторвал, с чёрными глазами встретился. Ох, ну и холодные. Желудок скукоживается. Тут не только четыре, и четыреста горшков с углями не помогут.
— Белые проигрывают, — сказал император, чуть прищурившись.
Ишь ты, быстро просек.
— Да знаю я, — вздохнул Шэрхан, обратно к доске обращаясь. — Защита у чёрных хорошая получилась. — Махнул рукой, бросая партию и расставляя фигуры на исходные места. — Ну, будешь играть?
Император сверкнул глазами. Разгладил курту на коленях. Помолчал.
— Учи.
Как мог Шэрхан научил. Фигуры описал, правила обозначил. Сыграли три партии «в открытую». Быстро император схватывал, на Шэрхановы советы кивал, лоб морщил, пальцы тер. Ошибок новичков не делал — про связки не забывал, одним лишь ферзем не ходил, бесцельных ходов не совершал. И на размены не вёлся. Один раз даже чуть не победил. Это было не то, что Йиньйиня беззащитного бить. Этот, вон, стратег.
На четвёртый раз император объявил, что готов сыграть по-настоящему.
— Только давай не впустую, — заявил Шэрхан.
Смоляные императорские брови сошлись на переносице.
— На деньги не играю.
— Да на кой мне твои деньги? Давай на желание.
Коршуном император глянул, досада в глазах блеснула. Чего напрягся-то? Что, не понимает Шэрхан, что ли, о чем просить можно, а о чем нет?
— Плохого не попрошу, — успокоил. — Просто разреши мне к повару гостинцы джагорратские отнести. Специи да крупу. Не лезет уже рис ваш безвкусный, а корову я не ем.
— Почему не ешь?
Шэрхан вздохнул. Сколько раз он уже пытался это здешним тупарям втолковать?
— Священная она для меня. Только за хвост коровы держась смогу после смерти через реку великую к предкам перебраться. Как я ей в глаза буду смотреть, если я ее сёстрами желудок набивал?
Помолчал император, потом головой покачал:
— Отрёкся ты от своей варварской веры, ступив на мою землю. Нет для тебя больше священной коровы и после смерти заберёт тебя в свой подземный мир чёрный дракон.
— Да хоть белый в крапинку, дела это не меняет. Не могу мясо есть. Тело не приучено. Уж пытался мне Вэй досадить, дал суп и не сказал, что на мясном бульоне приготовлен, так я от одного запаха под лавку блевать уполз. Не могу.
Сидел император, слова его обдумывая, долго. Буравил шахматную доску глазами, будто шансы свои просчитывая.
— Хорошо, — сказал наконец. — Тогда и у меня желание есть.
Под ложечкой засосало. Шэрхан сжал зубы.
— Давай, чего уж, — сам напросился, теперь терпи.
— Я тоже плохого не попрошу, — сказал император, и уголки его губ чуть-чуть, самую малость, вверх дрогнули. — Перестанешь волосы брить. Мало радости на череп твой резаный глядеть.
— По рукам, — усмехнулся Шэрхан.
Как только белые и чёрные заняли свои места, в дверь постучали. Громко, настойчиво.
— Время истекло! — завизжал Вэй истошно.
Император сел прямее. Посмотрел будто с сожалением.
— Тебе пора.
Демоны. Так близко рис бириани был, уже в носу волоски трепетали от запаха кориандра, кардамона и мяты, уже в глазах плыл счастливый солнечный цвет куркумы с прожилками шафрана, а язык щипало от живости имбиря и гвоздики. Да обкусают муравьи уши человеку, вставшему между Шэрханом и едой его мечты.
— Посреди ночи?
Император пригладил курту:
— Не может конкубин оставаться у меня в покоях до утра. Слишком долгая встреча — повод для подозрений. После соития конкубины удаляются к себе. Так положено.
Шэрхан тихо рыкнул:
— Так положено… У вас этих «так положенов» еще больше, чем у нас. А вдруг тебе мой зад понравился, и ты оторваться не можешь?
— Поверь, — сказал император, — сотня взревновавших конкубинок — это даже Тигру не по зубам.
Снова раздался стук. И вопль. Император глянул на дверь, потом снова к Шэрхану повернулся. Руку на плечо голое положил. Всей кожей Шэрхан это прикосновение прочувствовал — холодное, сухое. Словно палкой нефритовой ткнул. Но по-дружески, не зло.
— Подожди неделю, — сказал император. — Потерпи. Я же терплю.
Сказал и смутился. Руку убрал. Будто не то сказать хотел. Или не так. В глаза не глядя, встал.
На его приказ в комнату вошёл Вэй. В поклоне согнулся, Шэрхана к выходу подтолкнул.
В дверях император окликнул:
— Через неделю.
Вэй так рот и открыл. Посмотрел на Шэрхана почти с уважением. Нечасто, видать, император такими обещаниями разбрасывался.
Непонятно только было, гордиться Шэрхану, что его такой хорошей подстилкой считают, или обижаться.
Через неделю он с гордостью нес мешки и коробки на имперскую кухню. Правда, сыграли в ту ночь две партии, и голову тоже пришлось перестать брить.
А вернувшись посреди ночи в комнату, он долго не мог заснуть. Потому что, к своему удивлению, одно слово из императорского диктанта таки узнал. В каждом предложении слово император поминал, и так, и эдак склоняя. И было это слово, которое Шэрхана сильно беспокоило.
Ю ганг. Нефритовый, мать его, стержень. И значило это, что в диктанте своем император либо кого-то долго и упорно каждую ночь избивает, либо… Может, это у них так положено?
Спросить у Йиньйиня? Или забыть?
Шэрхан зевнул и заснул. Снились секс и шахматы.
7
— Ты шутишь, — вскрикнул Йиньйинь испуганно.
— Обещал же я идеальное место для тренировок подобрать.
— Да это ведь морг, Шэрхан. Морг!
— Что может быть укромнее? Двор широкий и стенами обнесен. Никто сюда праздно не забредет. Смотрительница — добродушная старуня. А если вдруг стражники тело понесут, мы вон за те дальние кусты спрячемся.
Йиньйинь все сомневался. Лед, камни покрывающий, носком сапога ковырял. Мокрые шмотки снега, что будто какахи вороньи с неба плюхались, с плеч смахивал. На лестницу, в каменное подземелье ведущую, опасливо оглядывался.
— Но ведь там, за той дверью, целая комната трупов.
— А что трупы? Соседи некапризные. Доносить тоже не будут. Говорю же, идеальное место. Никто нас тут не найдет…
Шэрхан ещё рот не закрыл, как свистнула стрела, ухо оцарапав, и воткнулась в дверь морга. Видать, не одному ему укрытие из дальних кустарников удачным показалось.
Бросил Йиньйиню: «Тут постой», а сам к кустам по дуге красться стал. Зашёл сзади, ветки колючие осторожно раздвинул и ровнехонько за шиворот добычу сцапал. Бой дала смертный, кусаясь и царапаясь, и в колено неплохо пнула, да размером Шэрхану была не ровня. Тряханул он за плащ теплый, и ещё бы тряс, если бы подоспевший Йиньйинь не затараторил под локоть:
— Отпусти, отпусти немедленно!