Почесал Шэрхан в затылке. Просьба непростая. План рискованный. Но если бы он, Шэрхан Аравиндра Сай, Тигр Джагорратский, только безопасным да проверенным планам следовал, лежать бы сейчас столице в руинах, самому Джагоррату пустыней быть, а народу рабами королю Ракшнагаре и его тварям шестируким служить.
Ударил себя по коленям:
— Привезешь домой гостинцы, купец. Или не Тигр я.
— Тигр, как не тигр, — улыбнулся Анкатэш, ладони в знак благодарности перед грудью складывая. — Буду сидеть здесь, вестей от тебя, пресветлый, ждать. В этой комнате позволено ночевать.
Шэрхан вскочил на ноги, кинув: «Жди».
— Что-то не в духе ты сегодня. Или не угодил я подарком?
Шэрхан встрепенулся. Вторую игру уже играли, а только сейчас первые слова от императора услышал. Ну и хорошо, что молчал, план обдумывать не мешал. План по… ну, скажем, не краже, а взиманию налога за Шэрханово примерное поведение. А что, усы бреет, платье носит, слово никому поперёк не говорит — полагается ведь ему за это… ну… мзда?
Поспешил убедить императора:
— Угодил. Только вести из дома невесёлые.
— Что так?
Шэрхан почесал затылок. Волосы уже сильно отросли. Днем убирал в пучок на макушке, как все здешние мужики, а вечерами распускал — болела черепушка с непривычки, будто заколкой не шевелюру, а мозг весь день сверлил. Вот у императора другие волосы. У Шэрхана — копна неукротимая, а у этого — волосок к волоску, и прямые, будто стрелы в колчане. В кулаке такие хорошо, небось, сжимать.
Отодрал Шэрхан взгляд от гривы чёрной. С мыслей сбивала.
— Порошок твой брату в голову ударил. Планировал, вроде как, врагов убивать, а пока что только своих и травит.
Удивленным император не выглядел.
— Есть такое свойство у порошка, слабую волю под себя подминать. Князь И половину своего племени рабовладельцам за него продал.
Князь И. Тот самый ублюдок, что Йиньйиня рабом увел, а потом как подарок императору вручил.
Давнишняя злость пробудилась.
— Как же можно — своих-то? Да и вообще, что за дурь такая — рабство? У нас такого отродясь не было.
Император глянул искоса:
— А я в книжках про касты читал. Мол, есть у вас те, кому только и предназначено, что с рождения до смерти в грязи копаться.
— Я и не говорю, что у нас рай да справедливость сплошная. Гнилья хватает. Но рабства нет. Никогда бы я не смог человека продать.
— А брат твой смог.
Под дых ударили слова. Сжал Шэрхан челюсти, аж зубы хрустнули. Не виделся бы с купцом сегодня, не разбередили бы душу гостинцы домашние, не кровило бы сердце от вестей дурных, может, и не задела бы подначка императорская. А так — в груди колко и жарко стало, будто уголёк вдохнул.
Посверлил его император глазами, а потом руку на плечо положил. Как тогда, давно.
— Прости, — сказал тихо. — Не хотел обидеть.
— Чего ж на правду обижаться?
— Неужто ты считаешь, что раб здесь?
Слова сами изо рта ринулись:
— А что, скажешь, свободен?
Руку император убрал, посмотрел вроде как с обидой. Обиделся, что клетку свою Шэрхан не любит? Хотел бы, чтобы за подачки одеялами в ногах валялись да благородство императорское восхваляли?
Двинул Шэрхан со злостью ферзя:
— Шах, мат.
Молча фигуры заново поставили. Половину пешек друг у друга съели, пока не унялась дрожь гневная в пальцах. Пока дыхание не выровнялось. Голова не прояснилось.
Не так Шэрхан разговор планировал. Под взглядом таким пристальным не то что фигурку умыкнуть, тут взбзднуть незамеченным не получится.
Постарался мину подружелюбнее скривить:
— О другом давай разговаривать. Узнал тут я, ты меня все это время за нос водишь.
— О чем ты? — спросил император без особого энтузиазма.
— Да как же, я-то думал, ты и вправду в первый раз шахматы видишь, а побеждаешь, потому что стратег такой первостатейный, а ты с детства, оказывается, тренируешься.
Император быстро смекнул, о чем он. Отнекиваться не стал.
— Между сянцы и твоими шахматами больше различий, чем сходства.
— Докажи.
Император сидел, губы поджав.
«Ну давай, решайся, любишь же меня обыгрывать, — мысленно подбодрил Шэрхан. — Что, не вижу? Лицо ледяное, а в глазах огонь так и жжется.»
Всколыхнулась белая курта, мягкие носки по полу деревянному еле слышно прошуршали. Из ящика, медью окованного, император достал доску и, на место вернувшись, между ними поставил.
Доска хоть и напоминала шахматную, была и в самом деле другой. Линий девять на десять, цветом квадратики одинаково желтые, а фигурки — да не фигурки даже, так, кругляши нефритовые с вырезанными иероглифами — вообще на пересечениях стоят. Ходили фигуры тоже с вывертом, но цель оставалась прежней: сохрани своего полководца — и заматуй противника.
Трёх игр в открытую оказалось мало. Мозг скрипел и жаловался. Всё пытался Шэрхан по знакомой колее шахматной выехать, а император каждый раз колёсами кверху из неё выбивал. Азарту много, сплошь прямые атаки. Разминка знатная вышла. К концу четвёртой партии Шэрхан улыбался.
— Готов сыграть по-настоящему? — спросил, ухмыляясь, император. Посмотрел хитренько: — На желание?
Неужто так все просто будет? И красть ничего не потребуется? Всего-то — выиграть? Это и к лучшему. Зачем гадости делать? Чего, в самом деле, разозлился-то? И вправду ведь старается император жилье его сносным сделать. А что Пракашка — дрянь и хвост свинячий, так он за это не в ответе.
Тряхнул Шэрхан волосами:
— Давай.
Сердцем чуял — выиграет. Ходил агрессивно, но и защищаться не забывал. Ходы просчитывал. Связками показанными пользовался. Да как ни старался, а в конце все одно зажал его полководца император конём в тиски и катапультой расстрелял.
И теперь что? Воровать запал прошёл. Сказать, что ли, купцу, чтобы привез дочке гостинец поскромнее?
— Мое желание, — напомнил император, рассуждения прерывая.
Посмотрел на Шэрхана с торжеством. Вперёд подался. За край одеяла, в котором Шэрхан, как в коконе, сидел, взялся и вниз потянул.
Шэрхан застыл. Кожа пупырышками покрылась. Не от холода комнатного, а от прикосновения мимолетного, на удивление тёплого. Посмотрел Шэрхан вниз, туда, где пальцы по груди прошлись.
— Про кольцо расскажи, — сказал император.
Ах да, кольцо. До комнаты своей после свидания с купцом Шэрхан не дошёл, прямо в коридоре евнух перехватил да в купальни направил. Не оставлять же святыню без присмотра, вот и пришлось к императору с цепью вокруг шеи идти.
— Семейное кольцо. От отца перешло.
Покрутил император перстень, камень погладил.
— Магии много.
— Много. Но не доступна. Только просветления наивысшего достигнув магию эту подчинить можно, как первый из махараджей джагорратских, мой прапрапрапрадед сделал. Он племена враждующие объединил, мир да спокойствие на землю вернул, даже асуры его признавали. Никому после него это не удалось. С самой его смерти враждуем мы друг с другом, зарвавшимся племенам в ноги кланяемся да дань платим, и с асурами договориться не можем, и мрём как мушки-однодневки. Душа болит. Всю жизнь третий глаз тренирую. Ведь если бы мне когда-нибудь удалось…
Вцепились жёсткие пальцы ему в подбородок. Глаза чёрные, лютые, в душу глянули. Таким свирепым император еще никогда не выглядел.
— Ты же знаешь, что никогда туда не вернёшься. — Прищурился, и ещё страшнее добавил: — Никогда.
Ну вот и проснулся дракон. Истинное лицо показал. Безжалостное. Сложно было, небось, все это время морду звериную прятать. И ладно бы сразу честно открылся, не так обидно бы было, что поверил, так ведь нет. Убаюкал, задобрил, чуть не в друзья набился. Дождался, пока доверится Шэрхан, подойдет близко — и хвать за горло.
Ну и демоны с тобой.
— Знаю, — сказал Шэрхан, в глаза узкие бесстрашно глядя. Сказал, а сам ладонь на доску положил. А как кожей прохладу кругляшка ощутил, кулак сжал.