Вэй не сразу слова нашёл.
— Как смеешь ты, червь недостойный, шутками своими грязными на честь сына дракона посягать? — загремел он наконец. — Двадцать плетей за дерзость!
Спина у Шэрхана заволновалась. Но чувство справедливости победило.
— А что, если император, то уж и в зад нельзя? — возмутился он. — А если нравится?
— Замолчи, замолчи, — взмолился Йиньйинь, чуть не плача.
Вэй задохнулся:
— Стража!
Ну, высекли его, понятное дело. Прямо в комнате на лавке голым и разложили. Так до подштанников и не добрался.
Оказалось, и не надо.
— Вот, одевайся, — сказал Вэй брезгливо, когда Шэрхан, покряхтывая, с лавки слез. — Свою одежонку можешь забыть. В таком сраме конкубину не положено.
Кинул Шэрхану в ноги тряпье. Синее, красное, белое. Ночнушки какие-то.
— А если не буду?
Щурясь гнусно, старикашечка из кармана палку зелёную показал. Вот и молодец. Запомнил Шэрхан, где она у него хранится. Улыбнулся широко, по-дружески.
— Сколько ни тыкай этой штукой в меня, свой не прирастет.
Скрипнул Вэй зубами. И дверями хлопнул.
Только тогда Йиньйинь голову поднял. В глазах парня был страх, а губы улыбались.
— И вправду Тигр.
Шэрхан с грустью поглядел на кучку одежды под ногами. Тигр, а разгуливать в платьях придётся.
Под руководством Йиньйиня напялил все по очереди — курту нижнюю белую, штаны тёплые под неё — гляди-ка, есть-таки штаны — а сверху в платье закутался. Платье было просторное, из тяжёлого атласа, зверьём расшитое, с воротником-стойкой и разрезами вдоль бедер. И курта, и платье надевались не через голову, а цеплялись завязками по бокам. Под грудью Йиньйинь повязал ему широкий пояс. Прилагались также бусы и шапочка. Но шапочка с бритой головы скатывалась, а бусы Шэрхан пригрозил старикашке Вэю в зад запихать, так что от него отстали.
Как только туалет был закончен, приступили к еде. Пока слуга на столик перед ними тарелки выставлял, Йиньйинь тараторил:
— Вот суп с курицей, лапша со свининой, дим сум с бараниной, пирожки с акульим мясом, змея с грибным соусом…
С каждым новым блюдом желудок Шэрхана приходил в большее отчаяние.
— Ты сразу скажи, — прервал он, предчувствуя новую подлянку, — без мяса что-нибудь есть?
— Почему без мяса?
— Ну вот, а говорил, купцам нашим прислуживал. Не едим же мы мяса.
— Как не едите? А купцы всё ели, и курицу, и свинину.
— И корову? — ахнул Шэрхан. — Вот предатели. За портал, значит, шмыг, и все, амнистия вам на грехи смертные? И пили, небось? — По Йиньйиневым чистым глазам все и так ясно было. Разозлился Шэрхан. Ударил кулаком по столику так, что тарелки звякнули и еда подпрыгнула. Клякса и Линялый испуганно захлопали глазами. Шэрхан им зачем-то пальцем пригрозил. — Да только я так быстро не продаюсь. Что тут без мяса?
Йиньйинь растерянно пошарил по столу глазами.
— Рис.
Тяжело вздохнув, Шэрхан придвинул поближе чашку. Рис был белый и не пах ничем. К пальцам лип. На вкус был как курта. Даже соли пожалели. Если бы кто посмел такое в джагорратском дворце подавать — этим рисом до конца жизни в тюрьме бы давился.
Йиньйинь покашлял, и Шэрхан поднял глаза. Смотрели на него с осуждением. Все трое. Даже четверо — слуга и тот морщился.
— Теперь чего?
Ах да, палки же. Вот они, заразы, прямо под локтем лежали. Руки так и чесались в глаз их себе воткнуть. И дело бы с концом. Ну не зря же пальцы человеку даны, что ж вымудривать?
Зыркнул Шэрхан на палки, как на заклятых врагов.
— Позже научусь. — Демонстративно собирая рис пальцами, обратился к Йиньйиню: — Ну, рассказывай, сосед, чем вы тут занимаетесь целыми днями. Не всё же время чаи распивать.
Орудуя палками привычно и даже грациозно, Йиньйинь клевал склизкую лапшу с серыми комками. Жабы, небось, какие, или слизняки. Йиньйинь невозмутимо подцеплял их и скромно жевал.
— Много времени уходит на заботу о себе — омовение, примерка новой одежды, массаж. Искусством занимаемся. Я рисую, Хун Вэн в каллиграфии совершенствуется, Тян Сай на янцине играет.
— На чем?
— Янцинь. Деревянная доска со струнами, по которым бамбуковыми палочками стучать надо. Увидишь и, к сожалению, услышишь. — Йиньйинь прочистил горло, на старшего конкубина косясь. — Что ещё? С собачками комнатными развлекаемся. Если погода не слишком холодная, то гулять ходим — на качелях качаемся, с горок катаемся, в снежки играем. На приёмы и праздники ходим. На охоту с императором ездим. Сами, конечно, не охотимся, оружие нам не положено. Но в веселье участвуем.
— А тренируетесь как? Ну, чтобы жиром не заплыть?
Йиньйинь вздохнул:
— Едим мало.
Вздохнул и Шэрхан.
— Понятно.
Следующие два дня Шэрхан честно попробовал. И в ваннах часами отсиживал. И на Йиньйиневы деревья да цветы на холсте пялился. И на бумагомарательство Линялого смотрел. И то как Клякса свою богопротивную машину с завываниями палочками бамбуковыми терзает слушал.
А на третий день не выдержал. Подкараулил момент, когда остальные конкубины намываться ушли, и пристал к Йиньйиню, как обезьяна, которая знает, где банан прячешь.
— Давай подеремся, Йиньйинь, дружок, а?
Йиньйинь отпрянул.
— Я что, на дыбу захотел? Не буду я с тобой драться. У меня и оружия нет.
— Да мы так, на кулачках.
— Тем более. Руками тебя трогать. Даже не думай. И не проси.
— Ну будь другом, выручи. Пальцы чешутся. Все тело будто чужое.
Йиньйинь помялся. Но Шэрхан уже смекнул, что редко в чем парень ему отказывает.
— Да я ж не умею ничего.
Улыбка вышла кровожадная.
— Я тебя научу. — Шэрхан встал в боевую стойку. — Делай как я. Ноги на ширине плеч, колени немного согни. Так ты баланс держишь. Так, руки перед лицом выставь. Бей в уязвимые места — нос или живот. Определись, куда хочешь ударить — и бей. Ну же.
Робко, Йиньйинь ткнул вялым кулаком Шэрхану в живот. Перехватить его не смог бы только мёртвый.
— Поуверенней давай. Решился бить — выложись на полную. Как чай свой завариваешь. А то что это за размазня?
— А вдруг я тебя ударю?
— С кем дерёшься, с тигром или с собачкой комнатной? Бей, говорю.
Йиньйинь насупился. Губы сжал. И снова ударил. Быстрее и прицельнее. В нос.
— Лучше, — усмехнулся Шэрхан, удерживая кулак у самого лица. — Теперь я ударю. Бить тоже в нос буду, а ты уклонись.
Двинул кулак вперед. Неторопливо, давая возможность отреагировать. Ожидаемо, Йиньйинь дёрнул голову назад.
— У меня рука длинная, дотянусь, — сказал Шэрхан, и продемонстрировал, ткнув легонько Йиньйиня в кончик носа.
— А как же тогда?
— А ты не назад, а в сторону отклонись. В любую. Вот я и промахнусь.
Попробовали несколько раз. Получалось плохо, но рвения прибавилось.
— Так. Бей меня снова, — потребовал Шэрхан.
Перехватил кулак у своего живота, а сам в это время свободной рукой под дых несильно ударил. Подождал, пока Йиньйинь дыхание восстановит.
— Когда бьешь, открываешься.
— Что ж, не бить тогда?
— Бить. Только ведь я, когда бью, тоже открываюсь. Вот и используй это. Давай покажу.
Шэрхан направил кулак к лицу Йиньйиня, а когда тот дернул свою руку вверх, чтобы защититься, резко сменил движение и ударил вниз, в живот.
— Ты меня обманул, — обиделся Йиньйинь, отдышавшись.
— Вот и ты обманывай. Пробуй.
Обманывать у Йиньйиня совсем не получалось. Терялся, путался и промахивался. Кулаками мельтешил без прицела, на авось, и, конечно, совсем себя измаял. Дыхание сбилось, высокий лоб заблестел. Пучок на макушке растрепался. Красивый, демоненок. Загляделся Шэрхан и тут же удар в глаз пропустил.
Отшатнулся, бровь потирая. Вроде крови нет.
— Ой, прости! — испугался Йиньйинь. — Вот видишь, нельзя мне драться. Все испортил. — Глаза выпучил, чуть волосы на себе не рвал.
— Да что ты, что ты, — поспешил заверить Шэрхан. — Я так хорошо себя не чувствовал с тех пор, как приехал. — Убрал руку, показывая, что всё цело. — Ладно, давай последний приём на сегодня. Бей снова.