Одним из последних и наиболее известных тигроловов был Владимир Круглов, ученик староверца Аверьяна Черепанова. Методика Черепанова была основана на ахиллесовой пяте тигров: их неспособности долго передвигаться на больших скоростях. Спокойным шагом тигр может идти, не останавливаясь, в течение нескольких дней, но пробежать он способен очень немного. Поэтому охоту устраивали зимой, по глубокому снегу, чтобы максимально сократить преследование. Почуяв тигра, собаки начинали погоню, не прекращавшуюся до тех пор, пока обессиленное животное не будет вынуждено остановиться и принять бой. Пока собаки отвлекали тигра, люди окружали его и при помощи длинных рогатин — непостижимым образом — пригвождали к земле. Затем быстрыми и четко выверенными движениями фиксировали лапы и голову зверя, связывали его и засовывали в мешок. На словах это звучит куда проще, чем делается. Тем не менее в 1978 году Круглову удалось при помощи метода шеста и веревки посадить в мешок — в прямом смысле этого слова — тигрицу весом около 150 килограммов. Он единственный человек в истории, который, с завидной регулярностью хватая за уши диких тигров, успел рассказать об этом. «Я к ушам никого не подпускаю, — объяснил он Дейлу Микелю в 2001 году. — Понимаете, уши у тигра как руль. Схватил за уши и поворачивай клыкастую морду куда тебе нужно».
В 2005 году Круглов стал жертвой нелепой случайности. Поймав более сорока живых тигров и избежав множества опасностей, которые в России часто губят мужчин раньше срока, Круглов погиб в возрасте 64 лет из-за того, что на него упало дерево. Его наследие — Центр реабилитации диких животных «Утес», основанный Кругловым в 1996 году на юге Хабаровской области. Сегодня этим заповедником площадью около 50 км2 руководят его сын и дочь. Среди иностранцев лишь немногие — по понятным причинам — пытались ловить тигров на Дальнем Востоке. Английский исследователь и китаист Артур де Карл Сауэрби в своем трехтомном труде «Натуралист в Маньчжурии» (издан в 1922 г.) описывает один такой эпизод. «Будучи пойманным, он корчился от ярости и пытался укусить все, что оказывалось в досягаемости его острых зубов — включая и самого себя, — рассказывает он без тени иронии. — Я всегда думал, что именно так ведет себя прижатый к стенке шпион»[46].
В 1925 году Николай Байков подсчитал, что ежегодно из Маньчжурии вывозится около сотни тигров. Большая часть из них направляется на китайский рынок. «Были случаи, — писал он, — что смелый охотник встречал в эту пору [брачный период] группу тигров в пять, шесть особей и одного за другим убивал всех, не сходя с места»[47].
Охотники, тигроловы, засады, ловушки, капканы, начиненная стрихнином или взрывчаткой приманка — зверя обложили со всех сторон. Еще когда монография Байкова только готовилась в печать, его маньчжурский тигр вполне мог уйти в прошлое подобно мамонту и пещерному медведю. В середине тридцатых годов эту угрозу осознала небольшая горстка людей и задумалась, что можно сделать, чтобы предотвратить ее.
Одним из этих людей был Лев Капланов. Он родился в Москве в 1910 году и хотя по возрасту годился Арсеньеву в сыновья, был слеплен из того же теста. В письме, адресованном близкому другу, Капланов признался, что еще мальчишкой, живущим в европейской части России, он мечтал охотиться на тигров, но, оказавшись на Дальнем Востоке, понял, что преследование без цели убить, пусть не такое захватывающее, принесет больше пользы как животным, так и науке. В тридцатые годы, когда тигров изучали преимущественно с точки зрения «зоологии охотника», это было неожиданным решением. За исключением Фредерика Чемпиона — одного из первых фотографов-натуралистов, в прошлом охотника на тигров — Капланов был первым, кто начал выслеживать тигров без намерения их убить. Это был радикальный подход, учитывая, что дело происходило в отдаленном уголке израненной державы, отрезавшей себя от остального мира. Идея заповедников и национальных парков была уже не нова, но мысль о том, чтобы собирать в них животных, традиционно не предназначенных для охоты, да еще таких опасных, никому не приходила в голову до той поры. Капланов ничего не смог бы добиться без совета и поддержки Константина Абрамова, учредителя и директора Сихотэ-Алинского биосферного заповедника и его соучредителя Юрия Салмина, одаренного зоолога.
«Умом Россию не понять», — писал Тютчев, и эти слова приходят на ум, когда думаешь о советских заповедных зонах. Несмотря на общее потребительское отношение к природе, в Советском Союзе к организации природоохранных территорий относились так строго, как больше нигде в мире. Допуск в заповедник — островок безопасности для диких животных — давался только охранникам и ученым. Иногда делали исключения для гостей — как правило, приезжих ученых, но только с письменного разрешения директора заповедника. По всей России разбросаны эти закрытые территории, размером от десятка квадратных километров до нескольких тысяч. Сихотэ-Алинский заповедник был основан в 1935 году с целью восстановления численности соболей, которая сильно сократилась из-за стремления Кремля сделать миллионы на активном в ту пору американском рынке пушнины. Теперь в задачи этого и ряда других заповедников также включена охрана некоммерческих видов животных и растений.