Частенько дорога служила и зверю; он тоже любит пройтись по утоптанной тропинке. Проковыляет, озираясь, барсук, простучит копытами стройная косуля, похожий на утюг кабан или длинноногий мощный изюбр; пройдет, виляя корпусом, медведь. Не оставлял тропу своим вниманием и «Великий Ван», четко отпечатывая на сырой земле или снегу свой круглый кошачий след, приводящий в трепет все живое.
Шли века, тайга наступала мхами и кустарником, а тропа все подновлялась: подошвами, лапами, копытами. Старые деревья умирали, на их месте вставали новые: темные стволы дуба, липы, клена; светлые — маньчжурского ореха, ясеня, бархата, березы: красноватые — акации Маака и дикой черешни. А среди них, как мачты старинных фрегатов, — стройные колонны даурской лиственницы.
Плохо охраняемая граница всегда влечет бродяг, авантюристов и хищников, ибо здесь — никакого жилья на многие версты; много повидала залегшая на границе древних азиатских государств тропа — горе, пот и кровь. Реже — радость. Если бы научиться понимать слова в шелесте старых деревьев, в шуме ветра, в журчании безымянных ручьев и реки Туманган, немало странных, а порою жутких историй можно было бы пересказать людям…
Сейчас, зимой, тропой почти не пользовались. Насупившись стоял потерявший листву почерневший лес. Снег лежал глубокий, и древняя дорога выглядела просто извивающейся белой полоской, стремящейся сквозь леса и горы в таинственно голубеющую даль. Мне грезилось — в сказочное царство-государство, где в высоких теремах-пагодах среди цветов, мелодичного пения и музыки загадочно улыбаются узкоглазые восточные красавицы в длинных шелковых халатах… Чего не грезится в двадцать три года?
Однако поднявшийся северо-западный ветер начинал леденить и мечты, и лицо, и руки, заставил пригибаться и отворачиваться. Горизонт потускнел. Вечерело. Совсем красное на западе, солнце уже коснулось дальних гор, а мы все не могли преодолеть обширную безлесную пойму Тумангана. Стараясь ступать в глубокие лунки сильно заметенного одинокого следа, стремились добраться до маячивших впереди лесистых холмов: в богатом дровами и защищенном от злых ветров овражке можно разбить палатку.
Но Валентин выглядел настолько плохо, что дотянуть до этих холмов уже не надеялись, а жесткая морозная ночь надвигалась с каждой минутой. Дело принимало серьезный оборот. Заночевать при сильном морозе на открытом месте совсем без дров — очень рискованно. Все, я это хорошо заметил, часто и с беспокойством осматривались по сторонам. Как вдруг Андрианов крикнул:
— Дым, гебята! Там, вегно, жилье! — Он сильно картавил.
Все посмотрели в указанную сторону. Да, дым. Далеко справа на опушке лесистой гривы стояли табором какие-то люди.
— Пошли к ним, как-нибудь переночуем, — пробурчал Кузьмич.
Мы повернули свою вьючную лошадку с тропы и целиной, по глубокому снегу направились к спасительному теплу. Не по пути и без дороги, но что делать? Иного выхода не было.
До дымящей сквозь заросли трубы незнакомого жилья оставалось всего два-три десятка шагов, когда на тревожный лай бежавших впереди собак из низкой бревенчатой постройки один за другим выскочили ее обитатели. И только взглянув на них, мы поняли, что попали в разбойничье логово: люди в теплых синих ватниках и мохнатых шапках-ушанках совсем не походили на простодушных ловцов пушного зверька или бедных выжигателей древесного угля, которых мы рассчитывали встретить!
Обе стороны сразу почувствовали себя неуютно: встреча произошла неожиданно, нас оказалось поровну, по четверо с каждой, но оружие у нас в руках, наготове…
Одним словом, встретились без обычного на Востоке радушия и гостеприимства; но не пустить на ночь забредших людей закон тайги не разрешает, а нам повернуть было просто некуда.
— Что будем делать? — Володя в момент раздумий всегда теребил свой мощный нос. Я ответил вполголоса:
— Придется, брат, ночевать, только быть начеку.
Мы развьючили лошадь, укрыли попоной, а сами с котомками и ружьями в руках один за другим нырнули в низкую дверь. Зимовье оказалось не на четверых, а человек на пятнадцать, но, на наше счастье, основная шайка ушла на дело, оставив две пары дозорных. А эти проспали и, заметив нас в последний момент, хоть и успели спрятать винтовки, чтобы выдать себя за промысловиков, впопыхах не прибрали подсумков и рассыпанных на подоконнике маузерных патронов. Позднее, украдкой, они замели и эти следы, а мы сделали вид, что ничего не заметили.