— Какую?
— Увидишь, когда закончим.
Мистер Аквил расположил порошки и жидкости в тиглях и каких-то чашках вокруг беспомощного художника. Он отметил и отрезал бикфордов шнур, протянул провода от круга к электротаймеру, который тщательно настроил.
Потом подошел к полкам с бутылками серы, взял маленький пузырек Вольфа под номером 5–271–009, набрал шприц и сделал Халсиону укол.
— Мы начинаем, — сказал он, — очищение твоих грез. Vualay!
Он включил таймер и отступил за свинцовый экран. Настала секундная тишина. Внезапно мрачная музыка вырвалась из скрытого динамика и записанный голос затянул невыносимую песнь. В быстрой последовательности порошки и жидкости вокруг Халсиона вспыхнули пламенем. Музыка и огонь поглотили его. Мир с ревом завертелся вокруг…
К нему пришел Президент Союза Наций. Он был высокий, тощий, суровый, но энергичный. Он с почтением пожал ему руку.
— Мистер Халсион! Мистер Халсион! — закричал он. — Где вы были, мой друг? Черт побери! Hok tempore… Вы знаете, что случилось?
— Нет, — ответил Халсион. — А что случилось?
— После вашего бегства из сумасшедшего дома… Бамм! Повсюду атомные бомбы. Двухчасовая война. Всюду! Hora Flugit… Мужество населения…
— Что?!
— Жесткая радиация, мистер Халсион, уничтожила мужские способности во всем мире. Черт побери! Вы единственный мужчина, способный производить детей. Нет сомнений насчет таинственной мутационной наследственности вашего организма, которая сделала вас невосприимчивым. Да!
— Нет!
— Ui! Вы отвечаете за возрождение населения мира. Мы сняли для вас люкс в «Одеоне». Там три спальни. Высший класс!
— Ух ты! — сказал Халсион. — Это моя самая большая мечта.
Его шествие к «Одеону» было триумфальным. Он был награжден гирляндами цветов, серенадами, приветствиями и одобрительными выкриками. Экзальтированные женщины озорно выставлялись, привлекая его внимание. В номере люкс Халсиона накормили и напоили. Угодливо появился высокий, тощий мужчина. Был он энергичен, но суров. В руках он держал список.
— Мировой Евнух к вашим услугам, мистер Халсион, — сказал он и заглянул в список. — Черт побери! 5 271 009 девственниц требуют вашего внимания. Все гарантированно прекрасны. Exelentz! Выбирайте любую от одной до пятимиллионной.
— Начнем с рыженькой, — сказал Халсион.
Ему привели рыженькую. Она была стройной и похожей на мальчика, с маленькими твердыми грудями. Следующая была полненькой, с круглым задом.
Пятая походила на Юнону, и груди ее были, как африканские груши. Девятая была чувственной девушкой с картины Рембрандта. Двадцатая была стройной, похожей на мальчика, с твердыми маленькими грудями.
— Мы нигде не встречались? — спросил Халсион.
— Нет, — ответила она.
Следующей была полненькая, с круглым задом.
— Знакомое тело, — сказал Халсион.
— Не может быть, — ответила она.
Пятидесятая походила на Юнону с грудями, как африканские груши.
— Вы уже были здесь? — спросил Халсион.
— Никогда, — ответила она.
Вошел Мировой Евнух с утренним средством, усиливающим половое влечение Халсиона.
— Никогда не принимаю лекарств, — сказал Халсион.
— Черт побери! — воскликнул Евнух. — Вы настоящий гигант! Несомненно, вы происходите от Адама. Tant soit pe… Без сомнения, все рыдают от любви к вам… — Он сам выпил снадобье.
— Вы заметили, что они все похожи? — спросил Халсион.
— Нет! Все разные. Parbley! Это оскорбляет мою контору!
— Да? Они отличаются одна от другой, но типы повторяются.
— О, такова жизнь, старик. Вся жизнь циклична. Разве вы как художник не замечали этого?
— Я не думал об этом применительно к любви.
— Это касается всего. Varheit und dichtung…
— Что вы сказала насчет рыданий?
— Ui. Они все рыдают.
— Из-за чего?
— Из-за любовного экстаза к вам. Черт побери!
Халсион задумался над последовательностью женщин: похожие на мальчика, круглозадые, юноноподобные, девушки Рембрандта, каштановые, рыжие, блондинки, брюнетки, белые, черные и коричневые…
— Не замечал, — буркнул он.
— Понаблюдайте сегодня, мой мировой отец. Можно начинать?
Это была правда, Халсион просто не замечал. Все они плакали. Он был польщен, но угнетен.
— Почему бы тебе не рассмеяться? — спрашивал он.
Смеяться они не хотели либо не могли.
На верхней площадке лестницы «Одеона», где Халсион совершал послеобеденный моцион, он спросил об этом своего тренера, высокого, тощего человека с энергичным, но суровым выражением лица.