— Послушай ее. Она кричит. Она ползает на коленях. Она молит о пощаде. Она не хочет сдыхать. Она не хочет боли. Послушай ее.
— ПРИКАЗ ОТДАЛА ОЛИВИЯ ПРЕСТЕЙН. ОЛИВИЯ ПРЕСТЕЙН. НЕ Я. НЕ ТРОГАЙТЕ МЕНЯ. ОЛИВИЯ ПРЕСТЕЙН.
— Она говорит, кто отдал приказ. Неужели ты не слышишь?
Слушай своими глазами. Оливия.
ЧТО? ЧТО? ЧТО?
что? что? что? что? что? что? что? что? что?
Шахматное сверкание вопроса Фойла было непереносимо.
— Она говорит Оливия. Оливия Престейн. Оливия Престейн. Оливия Престейн.
Он джантировал.
Он был в каменном капкане под собором Св. Патрика. Внезапное смятение и отчаяние подсказали ему: он мертв. Это конец Гулли Фойла. Это вечность и реальный ад. То, что он видел, — прошлое, проносящееся перед распадающимся сознанием в заключительный момент смерти. То, что он перенес, ему суждено переносить бесконечно. Он мертв. Он знал, что мертв.
Он отказался подчиниться вечности.
И снова швырнул себя в неведомое.
И оказался в искрящемся тумане… в вихре звезд снежинок… в потоке жидких бриллиантов. Тела его коснулись невесомые трепетные крылья… Язык ощутил вкус нити прохладных жемчужин… Его перемешавшиеся чувства не могли помочь ему сориентироваться, и все же он отчетливо понимал, что хочет остаться в этом Нигде навсегда.
— Здравствуй, Гулли.
— Кто это?
— Робин.
— Робин?
— Бывшая Робин Уэднесбери.
— Бывшая?…
— Ныне Робин Йовил.
— Не понимаю. Я мертв?
— Нет, Гулли.
— Где я?
— Далеко, очень далеко от Св. Патрика.
— Где?
— Мне некогда объяснять, Гулли. У тебя мало времени.
— Почему?
— Потому, что ты еще не умеешь джантировать через пространство-время. Тебе надо вернуться и научиться.
— Я умею. Должен уметь. Шеффилд сказал, что я джантировал к «Номаду» — шестьсот тысяч миль.
— Тогда это было случайностью, Гулли. Ты снова сделаешь это… когда научишься… А пока ты не знаешь, как удержатся… как обратить любое Настоящее в реальность. Вот-вот ты опять сорвешься в собор Святого Патрика.
— Робин, я только что вспомнил. У меня для тебя плохие новости.
— Знаю, Гулли.
— Твоя мать и сестры погибли.
— Я знаю это очень давно.
— Давно?
— Тридцать лет.
— Это невозможно.
— Возможно. Ты далеко, далеко от Св. Патрика… Я хочу рассказать тебе, как спастись от огня, Гулли. Ты будешь слушать?
— Я не мертв?
— Нет.
— Я буду слушать.
— Ты страдаешь синестезией. Все твои чувства перепутаны. Это скоро пройдет. Пока же придется говорить так, чтобы ты понял.
— Почему ты мне помогаешь?… После того, что я сделал с тобой…
— Все прощено и забыто, Гулли. Слушай меня. Когда опять окажешься в соборе, повернись к самой громкой тени. Ясно?
— Да.
— Иди на шум, пока не ощутишь покалывание на коже. Остановись. Сделай полоборота и давление и чувство падения. Иди туда. Пройдешь через столб света и приблизишься ко вкусу хинина. На самом деле это клубок проволоки. Продирайся прямо через хинин. Там увидишь что-то, стучащее словно паровой молот. Ты будешь в безопасности.
— Откуда все это тебе известно, Робин?
— Мне объяснил специалист, Гулли. — Появилось ощущение смеха. — Вот-вот ты сорвешься в прошлое… Здесь Питер и Саул. Они передают тебе привет и желают удачи. Джиз Дагенхем тоже. Счастливо, Гулли, милый…
— В прошлое?… Это будущее?…
— Да, Гулли.
— А я там есть?… А… Оливия?
И в этот миг он, кувыркаясь, полетел вниз, вниз, вниз, по пространственно-временным линиям вниз в кошмарную яму Настоящего.
Глава 9
Его ощущения пришли в норму в Звездном Зале дворца Престейна. Зрение вернулось к нему. Он увидел высокие зеркала и золотые стены, библиотеку с библиотекарем-андроидом на шаткой библиотечной лесенке. Он услышал стук механического пишущего устройства, за которым сидела секретарша-андроид. Он почувствовал вкус, когда пригубил коньяк, поданный ему роботом-барменом.
Фойл понимал, что находится в безвыходном положении, приперт к стене. Сейчас ему предстоит принять самое важное решение в жизни. И тем не менее он пренебрег врагами и обратился к сияющей улыбке, застывшей на металлическом лице бармена, классическому ирландскому оскалу.