Выбрать главу

Прибыли музыканты, актеры, жонглеры и акробаты. Стоял оглушительный гам. Компания механиков в мгновение ока соорудила заправочно-ремонтный пункт и со страшным ревом завела две дюжины дизельных тракторов — личную коллекцию Формайла. После всех появилась обычная лагерная публика: жены, дочери, любовницы, шлюхи, попрошайки, мошенники и жулики. Через пару часов гомон цирка был слышен за пять миль — отсюда и его название.

Ровно в полдень, демонстрируя транспорт столь вопиюще несуразный и крикливый, что рассмеялся бы и закоренелый меланхолик, прибыл Формайл с Цереса. Гигантский гидроплан зажужжал с севера и опустился на поверхность озера. Из его брюха вылезла баржа и поплыла к берегу. Ее борт откинулся. Оттуда на середину лагеря выехал большой старый автомобиль.

— Что теперь? Велосипед?

— Нет, самокат…

— Он вылетит на помеле…

На этот раз Формайл превзошел самые дикие предположения. Над крышей автомобиля показалось жерло цирковой пушки. Раздался грохот. Из клубов черного дыма вылетел Формайл с Цереса. Его поймали сетью, растянутой у самых дверей его шатра. Аплодисменты, которыми его приветствовали, слышали за шесть миль. Формайл взобрался на плечи лакея и взмахом руки потребовал тишины.

— О, господи! Оно собирается произносить речь!

— «Оно»? Вы имеете в виду «он»?

— Нет, оно. Это не может быть человеком.

— Друзья, римляне, соотечественники! — проникновенно воззвал Формайл.

— Доверьте мне свои уши. Шекспир 1564–1616. Проклятье! — Четыре белые голубки выпорхнули из рукавов Формайла. Он проводил из изумленным взглядом. Затем продолжил:

— Друзья, приветствия.

Что за черт?! — Карманы Формайла вспыхнули. Из них с треском взлетели римские свечи. Он попытался погасить пламя. Отовсюду посыпались конфетти.

— Друзья… Молчать! Я все-таки произнесу эту речь! Тихо!.. Друзья!.. — Формайл ошарашено замолчал. Его одежда задымилась и стала испаряться, открывая ярко-оранжевое трико. — Клейнман! — яростно взревел он. — Клейнман! Что с вашим чертовым гипнообучением?!

Из шатра высунулась лохматая голова.

— Ви училь свой речь, Формайль?

— Будьте уверены. Я учил ее битых два часа. Не отрываясь от проклятого курса — Клейнман об иллюзионизме.

— Нет, нет, нет! — закричал лохматый. — Сколько раз мне говорить?! Иллюзионизм не есть красноречий! Есть магия! Ви училь неправильный курс!

Оранжевое трико начало таять. Формайл рухнул с плеч дрожащего слуги и исчез в шатре. Толпа ревела и бушевала. Коптили и дымили кухни. Кипели страсти. Царил разгул обжорства и пьянства. Гремела музыка. Стоял кавардак. Жизнь неслась на полных парах. Водевиль продолжался.

В шатре Формайл переоделся. Задумался, махнул рукой, переоделся снова. В конце концов накинулся с тумаками на лакеев и на исковерканном французском потребовал портного. Не успев надеть новый костюм, вспомнил, что не принял ванну, и велел вылить в пруд десять галлонов духов. Тут его осенило поэтическое вдохновение, и он вызвал придворного стихотворца.

— Запишите-ка, — приказал Формайл. — Погодите. Рифму на «блещет».

— Вещий, — предложил поэт. — Рукоплещет, трепещет…

— Мой опыт! Я забыл про мой опыт! — вскричал Формайл. — Доктор Кресчет! Доктор Кресчет!

Полураздетый, очертя голову, он влетел в лабораторию, сбив с ног доктора Кресчета, придворного химика. Когда тот попытался подняться, оказалось, что его держат весьма болезненной удушающей хваткой.

— Нагучи! — воскликнул Формайл. — Эй, Нагучи! Я изобрел новый захват!

Формайл встал, поднял полузадушенного химика и джантировал с ним на маты. Инструктор дзю-до, маленький японец, посмотрел на захват и покачал головой.

— Нет, посалуйста, — вежливо просвистел он. — Фссс. Васэ давление на дыхательное горло не есть верно. Фссс. Я покасу вам, посалуйста. — Он схватил ошеломленного химика, крутанул его в воздухе и с треском припечатал к мату в позиции вечного самоудавления. — Смотрисе, посалуйста, Формайл?

К тому времени Формайл был уже в библиотеке и дубасил библиотекаря толстенной «Das Sexual Leben» Блоха, потому что у несчастного не оказалось трудов о производстве вечных двигателей. Он кинулся в физическую лабораторию, где испортил дорогостоящий хронометр, чтобы поэкспериментировать с шестеренками. Джантировал в оркестр. Схватил там дирижерскую палочку и расстроил игру музыкантов. Одел коньки и упал в парфюмированный пруд, откуда был вытащен изрыгающим страшные проклятья по поводу отсутствия льда. Наконец, он выразил желание побыть в одиночестве.