— А от меня-то чего вам надо?
— Только одного — чтобы вы мне все сказали.
— Газета? — лицо незнакомца снова исказилось ужасом, и он двинулся было в направлении двери, но там его словно бы что-то остановило, что-то невидимое. Он неуверенно оглянулся. Джеффри отчаянно мотал головой. Вернулся омерзительный оркестр, и Ливетту пришлось ждать, пока музыканты не отойдут подальше от дверей.
— Нет, — произнес он, когда его, наконец, стало слышно, — при чем тут газета? Сведения нужны исключительно мне самому. Надеюсь, вы наконец смогли меня понять?
Поразительно, но было очевидно, что этого-то Шмот-ка как раз и не может. Бледное лицо выдавало алчность, все более побеждаемую страхом, но вот что там напрочь отсутствовало, так это понимание.
На миг Джеффри даже растерялся. Его имя, написанное на конверте, явно не произвело на незнакомца никакого впечатления. И тут Джеффри в голову пришло другое объяснение, вместе с которым вернулась и прежняя ревнивая тревога. Он схватил неизвестного за рукав.
— На кого вы работаете? — от волнения он перестарался, и увидел, что побелевшее лицо вообще одеревенело.
— Ни на кого. Я безработный. Я так фараонам и сказал. Я актер. Я не работаю.
— Да я не о том. Я только хочу точно знать одну вещь, я вам заплачу. Кто велел вам сфотографироваться на улице?
Внезапно мужчина резко рванулся прочь. Вырвав свой рукав из руки Ливетта, он нырнул во вращающуюся дверь матового стекла, словно в водоворот. Ледяной сквозняк ворвался в бар ливнем водяных брызг. Джеффри швырнул на стойку банкноту в десять шиллингов и бросился следом, так что говорливая барменша застыла, раскрыв рот и замолчав от удивления.
Он уже настигал Шмотку, когда на улице вдруг резко стемнело оттого, что в витринах магазинов опустили жалюзи, и на секунду Джеффри показалось, что он уже потерял незнакомца в тумане. Но почти тут же тот появился снова, летя назад, чуть ли не в объятия к Ливетту. Джеффри шагнул ему навстречу, но Шмотка, вовремя заметив его, уклонился в сторону и шмыгнул в неожиданно открывшийся проход между домами.
Джеффри даже в голову не пришло, что причиной этой внезапной перемены направления был кто-то третий. Он видел только свою цель и не отставая, гнался за ней по проходу, ориентируясь на панический топот убегающих ног, гулко отдающийся в тесном проулке. А на звуки за своей собственной спиной он несколько секунд вообще не обращал внимания. Он уже настигал Шмотку, который на мгновение показался впереди на повороте, и пальцы Джеффри были в каких-то нескольких дюймах от мелькающей куртки, когда до него дошло, что их обоих тоже кто-то догоняет. Торопливый топот проворных ног, сопровождаемый странным клацаньем, вроде стука конских подков, раздавался уже совсем рядом, и мгновение спустя мощный толчок в плечо отбросил Ливетта прочь от Шмотки, ударив о стену.
Ватага молодцов набросилась на обоих в темноте, приперев обоих к стене дома. Вначале не было голосов, лишь тяжелое дыхание, шарканье подошв по булыжнику и все то же металлическое бренчанье.
У самого его плеча тоненьким, срывающимся от страха голоском скулил Шмотка.
— А ну, Шмотка, где Бригадир?
Толпа нависала над ними обоими, и слова вырывались горячим паром из стылой мглы. Как казалось распластанному по стене Джеффри, вопрос вылетел одновременно из нескольких ртов. В нем звучала глухая, затаенная, но настойчивая угроза.
— Где Бригадир? Где Бригадир?
— Там, — выговорил жалкий голосок из за плеча Ливетта. — В Паркхерсте. Уже который год!
— Враки! Ты всегда врал, Шмотка!
Удар, последовавший за этим утверждением, пришелся так близко от лица Джеффри, что того обдало ветром от взмаха руки, а самый звук удара отдался болью во всем теле. Он почувствовал, как Шмотка медленно сползает на него. Джеффри рванулся в сторону, чтобы высвободить руку и защитить голову, но в этот миг кучка неизвестных расступилась сама, когда позади них донесся стук армейских башмаков, Джеффри оттащили на несколько ярдов в сторону от лежащего на земле тела. Охваченный паникой, он кинулся прочь, громко и яростно выкрикивая проклятия в темноту. В тот же миг на него налетели и сбили с ног. Чей-то кулак втиснулся ему в рот, едва не оторвав челюсть, по уху ударило чем-то тяжелым и круглым, темнота, чернее, чем уличный мрак, навалилась на него, и он почувствовал, что проваливается.
Первой его отчетливой мыслью было, что даже для кошмарного сна как-то уж слишком, холодно, омерзительно и шумно. Ощущение, что невозможно вымолвить ни слова, было ему знакомо из сновидений, и он то и дело встряхивал головой, отчаянно болевшей, борясь, как ему казалось, со сном. Наконец он осознал, что не спит, однако реальность оказалась такой, что Джеффри усомнился, в своем ли он уме.
Он сидел, плотно втиснутый в маленькое кресло на колесиках, что-то среднее между инвалидной и детской прогулочной коляской. Руки его были притиснуты к бокам под старым макинтошем цвета хаки, застегнутым на спине, а сведенные судорогой ноги подогнуты и привязаны к нижней раме коляски. Рот заклеивала полоска лейкопластыря, отчего кожа отчаянно чесалась, а вся нижняя часть лица казалась парализованной. Вязаный подшлемник закрывал его голову, налезая на глаза. Его быстро везли по темному переулку, а вокруг ватага незнакомых людей вышагивала в такт мелодии, которую выводила губная гармоника.
Последняя подробность и заставила его вспомнить все, что с ним произошло, вплоть до полученного удара, и к нему уже вернулся рассудок настолько, чтобы не допустить ни одного резкого движения, которое бы выдало, что он пришел в сознание. Вполне удостоверившись в собственной беспомощности — он был скручен со знанием дела и опытной рукой, так что можно было лишь дышать, но не более того, — он сосредоточил все внимание на своих похитителях.
Их было человек десять-двенадцать, темных размытых силуэтов, обступивших его и закрывавших со всех сторон от взглядов прохожих, которые, впрочем, вряд ли бы разглядели в этой бурой мгле и собственную ладонь, поднесенную к самым глазам.
С низко поставленного креслица они казались Джеффри великанами, а проползающие мимо освещенные автобусы — громадными, словно океанские корабли, и столь же бесконечно далекими. Голова у него кружилась, и он все еще был занят борьбой с собственным скепсисом на предмет реальности происходящего, а тем временем шуршащие тени вокруг него постепенно преображались в странных человеческих существ — для людей с такими серьезными, как у них, увечьями они двигались как-то слишком легко и свободно. Тяжелая поступь была лишь у того, что шагал позади его коляски. Все остальные беззвучно скользили сквозь озаренный фонарями мрак, и только их одежда шелестела и шуршала над ухом у Джеффри.
Прямо перед ним двигался тот, кто возглавлял шествие. Его высокая фигура казалась непомерной оттого, что на плечах он тащил карлика, маленького человечка, чьим обычным местом, несомненно, было креслице на колесиках, занятое теперь пленником. Карлик-то и играл на губной гармонике. Джеффри было видно, как ходят ходуном его узкие плечи в экстазе вдохновения и восторга. А голову-луковицу человечка украшала шляпа самого Джеффри, которой придали форму котелка, — сдвинутая на затылок, она грозила вот-вот упасть, и карлик, то и дело прерывая игру, натягивал ее поглубже.
Именно мелодия и послужила Джеффри главной подсказкой. Он вспомнил этот сентиментальный и грустный марш времен последней войны, под названием «Жду тебя». Он слышал его, с небольшими перерывами, все сегодняшнее утро, в отвратительном исполнении «Оркестра ветеранов», бродившего взад и вперед по Крамб-стрит. Так вот он какой, оркестр.
Сделанное открытие принесло ему некоторое облегчение, поскольку выводило из области чистой фантазии в область хотя и совершенно омерзительную, но по крайней мере реальную и даже немного знакомую. Именно эта компания преследовала его сегодня, как наваждение, во время его мучительной вахты возле полицейского участка, бесцеремонная и назойливая. Стало быть, они подкарауливали ту же добычу, что и он сам — человека в спортивной куртке. И, разумеется, эти молодцы настигли того человека, но что они сделали с ним, Джеффри не имел ни малейшего представления.