Выбрать главу

— Ну так вытащите ее оттуда! — каноника, казалось, возмутило, что подобный вариант не пришел ей самой в голову. — Скажите ей, что умыться она может, но пусть не возится с прической. Можно ведь надеть чепчик. Премного благодарен, Дот.

И, тактично и вежливо завершив разговор, он плотно закрыл дверь в тот самый момент, когда леди уже входила в холл.

— Итак, Мэри, — произнес он, усаживаясь снова, — подумайте надо всем этим хорошенько и не расстраивайтесь больше, чем нужно. Успокойтесь, прошу вас, дорогая моя девочка. Выдержка. Выдержка во всем. Вы сами предложили эту куртку миссис Кэш или это она ее попросила?

— Я, — ох, я и не знаю, сэр!

К изумлению сержанта старик был готов ей поверить.

— А-а, — произнес он, — да, понимаю я. А она сказала, зачем эта вещь ей? Нет. Нет, она и не стала бы говорить. Забудьте, что я сказал. Глупость с моей стороны. Но послушайте, а миссис Элджинбродд не показывала вам какую-нибудь из тех фотографий, что получила по почте?

— Майора? Показывала, сэр. И я сказала, что не понимаю, как это так можно утверждать наверняка.

— А неужели вы не узнали спортивную куртку на том человеке на снимке?

— Да я как-то не думала. Ах, так вот как оно сработано! Господи, мне такое и в голову не приходило.

— Но почему же, Мэри? Я понимаю, если бы это не пришло в мою голову!

— Не знаю, может быть, потому, что снимки не цветные. А цвет как раз и придает этой куртке что-то такое особенное, а на снимке этого не видно.

— Понятно. Теперь ступайте, сделайте себе чашку чаю, садитесь тут на кухне и пейте его, и не уходите оттуда, пока я вас не позову. Вы поняли?

— Да, сэр. Я поняла. Только — ох, каноник Эйврил, если миссис Кэш…

— Ступайте! — тоном, не допускающим возражений, произнес дядюшка Хьюберт и, вынув приходской бланк из корзины, принялся на нем что-то писать своим аккуратным почерком.

И было совершенно ясно, что это — приказ об увольнении, не подлежащий обжалованию. Миссис Тэлизмен жестом, означающим полное смирение, вновь извлекла свой носовой платок и, плача, покинула кабинет.

— Сомневаюсь я, что вы сумеете найти другую такую экономку, в наши-то дни, — вырвалось у Пайкота. Эта бескорыстная тирания уже начинала его раздражать. Он чувствовал, что обязан как-то вразумить пожилого чудака. Иначе выходит нечестно. Нечестно со стороны полиции.

— Разумеется, мне не стоило бы выгонять ее, я и сам об этом подумал. Но как странно, что это так поразило вас, мой дорогой друг. Без этой женщины я умру через шесть месяцев. Ведь она спасает меня каждый январь, когда обостряется мой бронхит, — дядюшка Хьюберт рассказывал об этом откровенно и с юмором. — Но она — сноб, — продолжал он. — Совершенно кошмарный сноб. Ну до чего же много на нашем пути разных ловушек, правда же? Вы не обращали на это внимания? Видимо, нам надлежит быть чем-то вроде эдакого человека-змеи в балагане или чуда без костей, как их называют, чтобы падать и падать в них абсолютно всеми мыслимыми способами. И это достойно всяческого удивления.

Пайкот не отвечал. Его румяное лицо хранило отсутствующее выражение. Ему как-то не верилось, что пожилой господин говорил искренне, поскольку за людьми «этого класса» такого обычно не водится. И это известно каждому полицейскому их участка. Все-таки старик со странностями. В плане психологии. Именно что с заскоком. Теперь эта миссис Кэш, чье имя заставило старика замереть и которую канонику совершенно не хочется обсуждать со своей экономкой. Знать бы, что между ними такое было. Любопытно поглядеть на леди.

Его желание оказалось удовлетворено почти немедленно. Послышался скрип отворившейся двери холла и оживленное щебетание мисс Уорбертон.

— Проходите, миссис Кэш, прошу вас проходите. Пожалуйста, вот сюда. Там такой чудный толстенький полисмен, — ох, Господи, надеюсь, он меня сейчас не слышит! — так что каноник вас не съест. Ах, как вам было у себя там хорошо! Но мне, увы, велено вас привести, ну, понимаете, в чем бы вы ни были, хоть бы и вообще без ничего. Ну проходите же.

Дверь кабинета распахнулась, и мисс Уорбертон вошла. Она была типичной добропорядочной англичанкой средних лет, имевшей несчастье сложиться как личность в то время, когда писком моды были бесшабашные и беззаботные сумасброды из эксцентрических комедий. Воспитание ее было настолько поверхностным, а характер — настолько выраженным, что спустя тридцать лет впечатление она производила слегка ошарашивающее, как если бы незамужняя тетушка из эдвардианского театра в один прекрасный день перестала следить за своими манерами и впала в раскованную веселость. И тем не менее она на всю жизнь осталась такой — очень женственной, очень честной, крайне упорной, простодушной до неуправляемости, — и почти всегда правой.

— Вот она, каноник, — воскликнула мисс Уорбертон. — Прр-рямо из гнездышка! И сон красавицы прерван… Хотите, я останусь?

Глаза ее и все ее славное открытое лицо светилось весельем, а в изгибах тела, на котором любая одежда болталась как на вешалке, сквозила некоторая игривость.

Женщины, шедшей следом, все еще видно не было.

— Нет, Дот, не нужно! — Эйврил кивнул ей и улыбнулся. — Вы очень любезны. Большое вам спасибо. Теперь можете подняться обратно к Мэг.

— Только я предупреждаю, что хочу знать об этом все-все-все!

Эта Уорбертон и в самом деле качается на дверной ручке, заметил Пайкот с некоторой брезгливостью. Ей же лет пятьдесят будет, и как только старику хватает сил заставлять себя называть ее таким неподобающим уменьшительным имечком. Впрочем, объяснение этой странности привело бы его, возможно, в еще большее замешательство. Каноник пожаловал мисс Уорбертон сие имя отнюдь не потому, что ее звали Дороти. Ее, кстати, звали иначе. Он именовал ее Дот, потому что настаивал, что она — математик, и не может же он называть ее полностью Десятичной Точкой. [1]Ибо Эйврил видел в ней именно то, чем она для него и была — даром Господним, и если она зачастую ему докучала, то канонику доставало смирения, да и просто житейского опыта, чтобы не ожидать от бескорыстных даяний Всевышнего одного только меда.

— Смею вас заверить, Дот, — произнес старый священник, на этот раз мягче, — смею вас заверить, вы услышите все. Проходите, миссис Кэш.

Мисс Уорбертон отступила к двери, радостно щебеча в соответствии со своим некогда избранным амплуа, и удалилась, потеряв по пути шпильку и носовой платочек.

Миссис Кэш вошла. С ее появлением весь отточенный практическим опытом интеллект Пайкота напряженно заработал, хотя на первый взгляд в ней, казалось, не было ничего примечательного. То была дама плотная, небольшого роста, лет скорее шестидесяти, нежели пятидесяти, очень уверенная в себе и очень опрятная. Превосходное черное пальто, застегнутое на все пуговицы, возле шеи завершалось палантином из очень дорогого коричневого меха. Крупные черты, густые, тщательно уложенные локоны стального цвета и ловко сидящая на них плоская шляпка составляли как бы единое целое, так что даже и неловко говорить о каждом из его элементов по отдельности. Обеими руками, обтянутыми аккуратными перчатками, она прижимала к животу большую черную сумку. Глаза у нее были круглые, ясные и проницательные.

Внимательно поглядев на Пайкота, она отметила его для себя, небрежно и цинично, словно дверь с табличкой «Выход», и неторопливо подошла к Эйврилу.

— Добрый вечер, каноник. Вы звали меня по поводу этой жакетки?

Голос у нее тоже был ясный, уверенный, но не слишком приятный. Его тембр напоминал одновременно о пустом кувшине и о расческе с папиросной бумагой, а зубы, казавшиеся фарфоровыми, сверкали в деланной доброжелательной улыбке.

— Я присяду тут, если не возражаете?

Она придвинула к столу небольшое кресло, поместив его точно против света, если смотреть с кресла Пайкота, и погрузилась в его глубины. Ноги ее едва доставали до пола, но посадка тем не менее казалась прямой и гордой. Сержант мог хорошо видеть лишь ее шляпку, несокрушимо, как утес, вздымающуюся над спинкой кресла.

Каноник продолжал стоять, мрачно глядя на нее через стол.

— Не возражаю, — ответил он, не извинившись, что вызвал ее в столь поздний час, и наблюдавший за этой сценой Пайкот отметил с удивлением, что они, пожалуй, не столько старинные друзья, сколько давние враги. В их отношениях сквозила та фамильярность, которая приходит только с годами и похожа на теплоту, но с противоположным знаком.

вернуться

1

Английское слово «dot» значит «точка». В европейской традиции в десятичной дроби ставится не запятая, а точка (примеч. пер.).