Глава 10
Длинная ложка
Тишина в подземелье стояла полная. Все затаили дыхание, беспомощно лежавший в своем углу Джеффри ощутил наступившую напряженность, но не сразу узнал ее истинную причину. Газеты он не видел, а из рассказа Роли понял немного. Сделав болезненное усилие, он приподнял голову, стараясь не выдать себя ни единым звуком, и увидел незнакомца, которого со всех сторон обступили обитатели подвала.
А тот отряхивался, стоя в самом центре образовавшегося круга. Действовал он явно на публику, но без театральности, без единого лишнего жеста. Все его движения были плавными, скользящими, и в то же время необыкновенно грациозными.
Он не торопился, давая всем вволю налюбоваться. Ростом он был почти шести футов, легкого сложения, с покатыми плечами. Могучая шея говорила о феноменальной физической силе, равно как и мышцы бедер, заметные даже под безупречно отглаженной довоенной одеждой. А его красота, поскольку он был весьма даже красив, заключалась прежде всего в тонких чертах лица и в форме узких кистей и аккуратных узких ступнях.
Руки у него были как у фокусника — крупные, мужественные и в то же время изящные, с длинными тонкими просвечивающими пальцами.
Лицо его невольно обращало на себя внимание. Черты казались безукоризненны и прекрасно проработаны, короткий и прямой нос, несколько коротковатая верхняя губа с глубокой впадинкой, подбородок округлый и чуть раздвоенный. Глаза его были чуть навыкате, оттененные очень длинными и густыми ресницами, казались непрозрачными, как голубой фаянс. Каштановые волосы, выбивавшиеся из-под черного берета упрямо пытались виться, несмотря на тюремную стрижку. И даже бледность, тот землистый ее оттенок, который оставляет лишь тюрьма, не портил его.
В детстве он, по-видимому, был прелестным мальчуганом. И все-таки лицо его, по всей вероятности, и тогда не было особенно приятным. Гармонию черт разрушала некая особенность, присущая даже не выражению, но всему его образу. Лицо его напоминало трагическую маску, — горе и мука, и ярость были в нем предельно обнажены. Это, хоть и возбуждало сильнейшее любопытство, но в то же время производило отталкивающее впечатление. Он выглядел тем, кем и являлся на самом деле. Было видно: вот сейчас он очень усталый, да еще тюрьма оставила на нем свой отпечаток. Костюм его, сработанный, по-видимому, портным с пламенным темпераментом, теперь на нем болтался, а на лбу, чуть пониже кромки волос, виднелись небольшие шелушащиеся пятна.
Но прежней своей хватки он совсем не утратил. Подобно Люку, он источал завораживающую магнетическую мощь.
Дождавшись момента, когда прошло первоначальное потрясение, он небрежно кивнул троим, которых узнал:
— Здорово, Роли! Привет, Билл! Привет, Том! Если разрешите, я присяду.
Он уселся на ящик, оказавшись во главе стола, на том месте, где обычно сидел Долл, и ухмыльнувшись карлику, схватил ломтик жареного картофеля с его листа пергамента и сунул себе в рот.
— А Шмотка что — все сидит?
Вопрос был задан как бы между прочим. Во всяком случае, не дожидаясь ответа, гость потянулся длинными пальцами за следующим ломтиком и рассмеялся, когда карлик, высунув язык, нервным жестом пододвинул ему целую горсть.
Однако у собравшихся за столом его вопрос вызвал суеверный ужас. Никогда еще Шмотка не казался мертвее. Бросив предостерегающий взгляд на Роли, Тидди Долл начал бочком продвигаться по направлению к Джеффри, в то время как бывший рыбак принялся сбивчиво оправдываться:
— Не, не сидит он. Шмотка сюда не придет, Бригадир. Он-то, Шмотка, в жизни тут не бывал!
— Да ну? — Хэйвок ел быстро, хотя и без малейших признаков торопливой жадности, но в то же время безостановочно, то и дело протягивая руку за очередным поджаристым ломтиком. — Вот бы не подумал! А он-то мне про вас все выкладывал! От него я и узнал, где вас искать! А тут у вас малина ничего себе!
Речь его была несколько манерной, но впрочем, значительно лучше самого рафинированного кокни, и слова он произносил хотя и не всегда правильно, но отчетливо, и казалось, сам себя с удовольствием слушал.
— Я с ним еще не виделся, — он замолчал, и его губы внезапно растянула пугающе-откровенная улыбка. — Я тут был по одному делу занят!
Шаги за его спиной были едва слышны, но он обернулся так стремительно, что Билл — а это он осторожно подкрадывался сзади, взвизгнув, отскочил в сторону.
Хэйвок рассмеялся ему в лицо:
— Билл, старый придурок, не надо так! Вот ты не знаешь, а я так долго от нервов лечился, что и сам поверил, будто у меня с ними неладно.
— Да знаем мы, Бригадир. Об чем и речь. Мы-то знаем. Когда ты появился, мы как раз про все про это читали.
Билл положил на стол мятый обрывок утренней газеты. Драная манжета вздрагивала, словно кружевная, вокруг его изящного, но грязного запястья. То, что газета уже здесь, пришедшего сильно поразило. И они это сразу же поняли, хотя внешне он себя ничем не выдал. Просто на какое-то мгновение поле его ослабло, словно ток в лампочке, и включилось снова, только и всего.
Миг спустя он снова потянулся за пригоршней картофеля, к общему пакету, и небрежно высыпал его прямо на газетные заголовки.
— Тут, что ли? — он оглядел присутствующих. — Так это я и сам читал. На самом деле у меня точно такая же газетка лежит сейчас в кармане, только моя малость почище, посанитарнее будет. Помните старину Санитарного? Капитана Миллера? Кто-нибудь встречал его? Видно, опять при муниципалитете канализацию стережет.
Билл колебался. Было видно, что отойти от Хэйвока он не в силах, но слишком робеет, чтобы сделать то, что задумал. Он суетливо замахал руками у самого уха гостя.
— Ты ее всю прочел, Бригадир?
— Я прочитал все, что меня интересует. Пошел отсюда, Билл!
— А последнюю страницу ты читал?
— Нет. Я употребил всю эту газету, я ею обтерся. Мне надо было стереть кое-что с моего костюма, а когда я управился, то бросил ее прямо в дверь полицейского участка.
Это была неправда. Никто и не поверил, и все же сказанное произвело должное впечатление.
— А стоило бы почитать, Бригадир, потому как там про старину Шмотку. Помер он. Пришили его. Так в газете и пишут. Настоящее имя и все такое. Зятек опознал!
Слова, вылетая из уст оборванца, соединялись в нечто совершенно невнятное, в то время как сам Билл стоял на цыпочках, раскачиваясь и словно играя с опасностью.
— Шмотку? — и вновь то же странное ощущение потрясения и на миг изменившей Хэйвоку мощи, на этот раз, пожалуй, более заметное: густые ресницы чуть Дрогнули. Он резко стряхнул остатки пищи с газеты и перевернул листок. Когда он снова поднял на них свой взгляд, им стало не по себе. — Боже ты мой! — воскликнул он. — Вот повезло! Свалял дурака, видно, вот и погорел! — он вскинул голову. — Ну и что?
Последнее он уже выкрикнул, и они испугались. Они поняли, что для него произошедшее — удар, а стало быть, и для них всех. Им было тем более страшно, поскольку они уже ничего не понимали. Сознание их ослабло, так как они уже попали под действие его поля и он уже успел увлечь их. Захватить, заграбастать, словно стайку восторженных девиц.
В дальнем углу склонившийся над Джеффри Тидди Долл заметил эту общую реакцию, но бушевать на сей раз не стал.
Все это время он был занят манипуляциями с лейкопластырем. Сей пыточный инструмент он носил с собой постоянно, потому что с карликом время от времени приключались довольно шумные приступы ярости, и пластырь успел зарекомендовать себя как наиболее эффективное средство в подобных случаях. Долл так навострился применять его мгновенно, что не раз заставал маленького человечка врасплох. Но Джеффри врасплох он не застал, однако тот и не протестовал: развитый инстинкт самосохранения заставлял его молчать, одновременно экономя силы. Ему прежде случалось попадать в опасные ситуации, так что его преимуществом было хотя бы умение быстро в них ориентироваться.
Услышав прозвучавший вопрос и поняв интонацию, с которой его задали, Тидди Долл еще ниже наклонился над койкой. Джеффри услышал, как его мучитель затаил дыхание, а потом, когда ответа не последовало, как издал вздох облегчения.
— Когда вы все видели Шмотку в последний раз? — новый опасный вопрос долетел до дальнего угла, и Альбинос резко обернулся.