Вообще-то он был счастливейшим из смертных. От жизни он требовал так мало, что скудным ее дарам не уставал радоваться и восхищаться. Чем старше и беднее он становился, тем больше спокойствия и мира излучало его тонкое кроткое лицо. То был во многих отношениях несносный человек, с особым взглядом на жизнь — ясным, но чуть смещенным, приводящим всех его коллег в легкое замешательство. Его никто не боялся, простой народ любил и защищал его, как обычно защищает помешанных, и никому другому из ныне живущих духовных лиц еще не удалось вывести из себя стольких добрых христиан.
Знаменитый доктор Поттер, короткое время бывший епископом Лондонским, который в девяностые годы учился вместе с ним в Кембридже, однажды слышал в его исполнении искрометную проповедь на тему какой-то маловразумительной ереси, которую тот прочел перед собранием прихожан в составе четверых лавочников с семействами, пяти маленьких мальчиков и одной глухой старой леди — в то время как оценить подобную проповедь по достоинству во всей Англии смогла бы от силы дюжина знатоков. Когда доктор заметил своему однокашнику, что, мол, вряд ли кто понял, что он, каноник, имел в виду, тот сжал его локоть и не без удовольствия хихикнул: «Конечно, дружище, — а если бы и понял, вот бы удивился!»
Он верил в чудеса, которые и сам не раз наблюдал, и ничто его не изумляло. Воображение у него было неукротимое, как у ребенка, а вера — истовой. Но в повседневной жизни, откровенно говоря, вынести его было трудно.
Внешне это был высокий, крепкого сложения мужчина с косматыми седыми волосами. Он обладал тем даром простоты в обращении, которая первого встречного превращает в старинного приятеля. Сейчас каноник был угнетен и все больше расстраивался.
— Она видела его, — упорно твердил он, — она видела и узнала его и помчалась к нему через весь вокзал. Ты же слышала, она же сама это говорила. Аманда!
Единственное существо, кроме него присутствующее в гостиной — леди Аманда, сестра графа Понтисбрайта, супруга Альберта Кэмпиона, директор головной фирмы «Элендел Эйркрафт Лимитед» и главная надежда британских закулисных деятелей, — сидела в высоком кресле и вышивала на маленькой зеленой рубашке слово «Шериф» крупными буквами. Огненно-рыжие волосы Понтисбрайтов, отнимающие пламень у рубинов, если верить средневековому преданию, коротко остриженные, украшали маленькую головку, обрамляя скуластое лицо с задумчивыми карими глазами.
Она уже в третий раз объясняла Эйврилу существо дела, но на ее гладком лбу не появилось ни морщинки, а в ясном голосе звучал все тот же присущий ей бесстрашный здравый смысл.
— Но ведь когда они поймали его, это оказался совсем не Мартин. Мне тоже случалось так ошибаться, а вам разве нет, дядюшка Хьюберт? Особенно на вокзалах. Там такой шум! А когда ничего не слышишь, то и видишь как-то хуже.
Старик со сомнением покачал головой:
— Ведь когда она его увидела, она же была уверена, — настаивал он. — Она сама так сказала. Я очень боюсь, Аманда, вот и цепляюсь за это, как утопающий за соломинку!
Тонкие смуглые пальцы Аманды ловко управлялись с шерстяной ниткой.
— Что-то сомневаюсь я, чтобы тот человек успел поменяться с Мартином одеждой за несколько секунд в переполненном поезде, — заметила она.
Он рассмеялся отрывистым, кашляющим смехом — сам над собой.
— Сдаюсь, — произнес он. — Нет, конечно, нет. Хотя, знаешь ли, Аманда, иногда люди в самом деле затевают самые невероятные вещи. Но ты права. Это дикость. Это действительно абсурд. Если только случайно их там было не двое!
— Нет, дядюшка! — опытной рукой она отводила его от опасного края. — Там был только один человек, и это был не Мартин. Но издали он напоминал Мартина и одет был как Мартин. Видимо, и походка, и все движения у него были как у Мартина, иначе бы Мэг не обманулась. Следовательно, это какой-то знакомый Мартина и…
— Боже милостивый! — он посмотрел на нее в ужасе, его точеные черты исказились тревогой и болью. — Ты хочешь сказать, что тут замешан наш бедный мальчик, что он, может быть, в каком-то таком месте, да? Может быть, изменился до неузнаваемости и теперь учит кого-то другого, инструктирует?
— Нет, милый вы мой дядюшка! — Аманда не сдавалась. — Мартин мертв. Он убит на войне. А человек, изображающий его, должно быть, знал его прежде. Помните, вы показывали мне, как ходит Генри Ирвинг? Вы сумели это сделать, хотя не видели его лет сорок, а может, и пятьдесят. Когда вернется Альберт, я полагаю, выяснится, что этот человек когда-то давно знал Мартина, может быть, еще во Франции, до войны.