– Оксанка, не давай гостю скучать. Я быстро, – и прапорщик убежал.
– Первый раз вижу настоящего мужчину, который за столом не говорит о службе.
– Трудно вам здесь?
– Сейчас уже привыкла. С ребятишками вожусь, вяжу, книги читаю, а так, – она грустно улыбнулась. – Города и нормальных людей вижу раз в году, когда мы едем в отпуск. Мы с Березняком еще в школе дружили. Я его из армии ждала. Через три дня после его возвращения свадьбу сыграли. А через неделю выяснилось, что нам негде жить. У его родителей – «завалюшка» из двух комнат. Мои – его до сих пор видеть не могут. Они считают, что он мне всю жизнь испортил. Мать хотела, чтобы я врачом была, а я, как она считает, по его вине, стала женой военного и даже не офицера. Одним словом, пошли мы к председателю нашего колхоза, а он руками разводит: ни работы у него нет, ни жилья. Сейчас-то я понимаю, что он все это говорил по наущению моих родителей, а тогда?.. Пожили мы немного у одной бабки и решили сюда подаваться. Командир сразу эту комнату выделил. Мечтаю об одном – денег подкопить, да домик у Черного моря купить. Пусть в деревушке какой-нибудь, от цивилизации подальше, я на все согласна, лишь бы свой. Мы оба от земли, нам бы участочек, соток шесть, жили бы припеваючи.
– Да-а, для хорошей жизни нужны хорошие деньги.
– Не умею я их делать. Вон, жена Соболева, которая в нашем магазине торгует. Раз в месяц с залежалым товаром проедет по аулам, потом не знает куда сотенные девать. Я ей как-то говорю: «Сгоришь, Валька, а у тебя трое детей.» «Я их не неволю, – отвечает, – сами платят, а ОБХСС в погранзоне нет.» Я бы так не могла. Хотя у здешних чабанов денег много, куда их в пустыне девать?..
– А вот и я, – Березняк за фанерной перегородкой с грохотом сбросил сапоги. В комнату вплыла гитара, потом появилось улыбающееся лицо прапорщика.
Сначала пел один Муса, но скоро ему стали подтягивать Березняк и Оксана.
– Мне так хорошо, – Зангиров решил немного передохнуть и отложил гитару, – как было только в Париже.
– Вы были во Франции?
Он с удовольствием увидел округлившиеся глаза Оксаны и тихо, нарочито таинственным голосом, стал рассказывать о своей поездке во Францию.
– Я одно время был среди активистов крайкома комсомола. Там и возникла идея наградить нас поездкой в капстрану. Секретарь, который бредил французскими девицами, выбил путевки в Париж. Собрались мы, а денег нам меняют совсем мало. Стали тут соображать как быть, чтобы там пожить по-человечески.
– Муса подложил себе колбасы, потянулся к бутылке и взглянул на своих собеседников. Березняк улыбался, и Зангиров не нашел в его взгляде ничего настораживающего. Муса стукнул своей рюмкой по рюмке прапорщика, подмигнул Оксане и выпил свою водку.
– Один умелец наменял новеньких сотенных бумажек, скатал их в плотные трубочки и заложил в две авторучки. Другой – где-то раздобыл несколько золотых царских десяток и хотел провезти их во рту, но потом испугался и передумал. А я решил продать в Париже несколько своих марок.
– Марок? – Подняла брови Оксана.
– Почтовых марок, – пояснил Муса, – мальчишкой я был страстным филателистом, вот и сохранилось несколько ценных находок. Я положил марки в блокнот и спокойно прошел через таможню.
– Не нашли? – Удивился Березняк.
– И не искали. Глянули документы, поставили штапмики и все.
– Какой он – Париж? – В глазах Оксаны он увидел не только интерес, но и зависть. – Побывали в публичном доме?
– Я и не ходил туда. Секретарь, тот тайно от нашей няньки из КГБ, вырвался один раз и потом на всех пьянках мучил нас рассказами о своем походе. Париж, – он выдержал паузу, – этого не расскажешь – словно на другой планете побывал.
– Вот если бы я служил на таможне, – мечтательно протянул Березняк, – мы бы жили по-другому. Как-то в вагоне-ресторане я повстречал одного таможенника. Попили мы с ним нормально. Полез я в карман за деньгами, он рассмеялся и достал пару пачек десятирублевок.
«Сиди, – говорит, – погранец, разве у тебя деньги? Вот на таможне вертеться можно, только с головой… »
Больше он ничего не рассказывал, а я и не спрашивал, – закончил прапорщик.
– Деньги можно зарабатывать везде, – Зангиров снова потянулся к бутылке. Он хорошо пил и был уверен в своих силах. Березняк , похоже, тоже не пьянел.
– Конечно, – он подставил свою рюмку, – только кому я нужен? Ни я, ни моя «секретка» в этих песках… А так… Купили бы домик на берегу Черного моря.
– Да, – Оксана тронула тонкими пальцами струны гитары, и в комнате ожил низкий, тоскливый звук, – я бы развела огород, птицу…
Муса с восторгом смотрел на Березняков. Он вдруг почувствовал, что его тело наливается желанием петь и танцевать.
«Вот она, долгожданная удача! Ах, ты мой Березнячок, как же ты мне нравишься. И жена у тебя чудо – хорошая, домовитая женщина.»
Зангирову показалось, что он проговорил эти слова вслух, но хозяева молчали, глядя в куда-то за стены собственной квартиры.
– Я бы помог вам, ребята, если бы жил в своем городе. Среди моих знакомых есть деловые люди, которые заинтересовались бы контактами с Березняком.
– А отсюда нельзя с ними связаться? – Оксана, наклонившись, внимательно смотрела на гостя.. – Мой Березняк, если надо, мог бы любую весточку с фельдпочтой передать: и надежно, и прочитать никто не сможет.
Муса откинулся к стене и снова наткнулся на детскую ножку.
– Я подумаю, а потом, на трезвую голову, мы все обговорим в деталях, – он положил руку на плечо хозяина дома, – хорошо-то как у вас, так бы и сидел, не вставая – я так давно не был в домашней обстановке. Да время уже позднее – до подъема всего два часа осталось.
– И то правда, – Березняк поднялся, – поднеси нам, хозяюшка, на посошок.
Выпили все вместе. Зангирова отказался от проводов. Березняк обнял его. Оксана, потянувшись всем телом, поцеловала в щеку.
На следующий день Муса увидел Березняка в курилке. Тот дернулся ему навстречу. Лейтенант понял, что он его ждет.
– Миша, куда бежишь, покурим?
– С удовольствием.
Муса перепрыгнул скамейку и опустился рядом с прапорщиком.
– Ну, что, надумал? – Спросил тот, отмахнувшись от сигаретного дыма и не спуская глаз а лейтенанта.
– Подумал. Только что мы с тобой можем им предложить? Боевую машину, пару пистолетов, чтобы орехи колоть?
– Нет, друг, думать будешь ты, а я – делать.
Зангиров молча рассматривал прапорщика. Тот не отводил глаз и, в свою очередь, рассматривал лейтенанта. Вдруг Березняк усмехнулся:
– На крепость проверяешь или еще сам не решил? Если говорить прямо, то я давно надумал продать себя подороже, и с женой все обговорил. Лучше раз рискнуть, чем всю жизнь жить серой лошадкой. Там, – он бросил взгляд на север, – люди веселятся, набивают квартиры дорогим барахлом, а я тут, в песках, за жалкие двести рублей в месяц сохну. И не финти, водка меня не берет, я вчера понял, что мы с тобой одного поля чгоды. Если боишься, что я тебя сдам, то зря. Ну, премируют меня месячным окладом, половину которого надо будет пропить с ребятами, или очередную жестянку на грудь повесят – и что? Нет, уж, спасибо. А залетим – по одной статье под трибунал пойдем.
Зангиров щелчком отправил окурок во вкопанную в центре курилки железную бочку.
– Нет, товарищ Березняк, с такими мыслями вам в бизнесе участвовать нельзя. Если уж заниматься чем-то вроде контрабанды, а я тут другого заработка не вижу, то с верой в свои силы. Работать надо так, чтобы никто и никогда не смог бы тебя поймать. Понял? А иначе для чего рисковать и деньги зарабатывать?
Твердая щека Березняка собралась в некоторое подобие усмешки:
– Я как раз из таких – крестьянская кость.
– Значит твердо решил?
– Да.
– Тогда Оксану в наши дела не посвящай. Пусть об этом знают только два человека – ты и я.
– Согласен.
– Я с сегодняшнего дня займусь поисками купцов, а там посмотрим.
Зангиров встал, крепко пожал руку Березняку.
– Будь.
Муса тут же пошел на почту и отправил поздравительную телеграмму по адресу, данному ему в городе. Через пять дней ему пришло заказное письмо, в котором лежала сберегательная книжка на предъявителя с вкладом в десять тысяч публей.