– Господи, – чуть не вскрикнул он и, вскочив, осмотрелся. Рядом с диваном стоял стул, на котором была аккуратно разложена и развешена его одежда. Тут же стояла его сумка. Он быстро оделся и только тогда взглянул на часы. Они показывали три часа утра. Голубев, проклиная себя, подошел к окну, из которого тянуло ледяным холодом. На подоконнике стояла бутылка минеральной воды с прислоненной к ней запиской:
«Не волнуйся, все нормально. В этой жаре многие с непривычки после первой рюмки умирают, а ты просто заснул от усталости. Я сам тебя раздел и уложил баиньки. В шесть зайду, можешь к этому времени побриться. Еда стоит в холодильнике. В шесть тридцать тебя примет командир отряда. Леонид».
В холодильнике бежали помидоры, большой кусок вареного мяса и банка кислого молока.
Голубев выложил все на стол и, не зажигая света, принялся с аппетитом есть. Он запивал мясо холодным кислым молоком и мучительно вспоминал говорил ли он вчера о том, что любит после серьезных випивок похмеляться ледяным кефиром.
«Говорил или не говорил, – в конце концов прервал он свои размышления, – а ребята без лишнего шума сделали все, как надо. Если что-то было не так, то извинусь – они меня поймут.»
После еды он, пристроившись у окна, побрился и, развернув блокнот, принялся записывать свои первые впечатления о границе. Воздух с каждой минутой все теплел. Поднимающееся солнце осветило небольшую площадь и угол кирпичного здания, которые он долго рассматривал, пытаясь представить себе, что там обычно происходит. Здание могло быть казармой, а площадь обычным армейским плацем.
Без пяти минут шесть он увидел Леонида, стремительно идущего через площадь. Офицер был одет в выгляженную до хрустального звона форменную рубашку, с короткими рукавами, брюки и высокие ботинки. На его поясе висила кобура с пистолетом. Он поднял голову и, увидя Голубева, широко улыбнулся, приветственно взмахнув рукой.
– Я так и знал, что ты проснешься раньше и будешь работать, – сказал на пороге капитан, крепко пожимая ему руку, – даже с Борисом поспорил на бутылку водки, что утром у тебя уже будет готов какой-нибудь репортаж.
Голубев смутился:
– Скажи, я вчера?..
– Да, брось, Володя, – Леонид приобнял его за плечи, – ты просто спал, но ногами шевелил. Я тебя спокойно довел до нашей микрогостиницы и уложил на диван. Борис доложил полковнику, что ты просто устал. Так что и тут все нормально. Он хочет с тобой поговорить, а потом мы поедем вдоль нашего периметра, я покажу тебе КСП, наши секреты и посты, поговоришь с ребятами, выяснишь все, что тебя интересует. Идет?
Голубев внимательно смотрел в глаза капитана, пытаясь увидеть в них какое-нибудь лукавство или насмешку, но Леонид был так же приветлив, как и вчера.
Владимир взял диктофон, сунул в нагрудный карман свой крохотный блокнотик и авторучку и повернулся к капитану:
– Я готов.
Тот посмотрел на часы:
– Еще пятнадцать минут, но, – он хмыкнул, – полковник с шести часов на месте и к гостю отнесется с пониманием.
Они прошли шагов десять и, обогнув кирпичное здание, которое Голубев рассматривал утром, вошли в него с торца.
– Тут у нас штаб, – пояснил капитан, подведя его к деревянной двери, обшитой черным дермантином.
Голубев оглянулся на стоящее в глубине коридора знамя и сержанта, поднявшегося при виде их, но остановленного взмахом капитанской руки и не произнесшего ни слова. Справа от солдата стоял стол с несколькими телефонными аппаратами, а перед глазами висела громадная доска с множеством сигнальных огоньков. Журналист попытался представить, что тут происходит, когда звучит сигнал тревоги. Он увидел раструб ревуна, укрепленный под самым потолком.
Капитан громко постучал по ручке двери и, стерев с лица улыбку, шагнул за порог. Голубев вошел в комнату вслед за ним. В ее глубине за широким столом сидел сухощавый полковник. Он поднял глаза и, выслушав доклад капитана, вышел им навстречу.
– Полковник Селезнев, – представился он, протянув руку.
– Корреспондент ТАСС Голубев, – журналист, глядя прямо в глаза офицера, ответил на крепкое рукопожатие.
Командир улыбнулся капитану и, встряхнув его руку, кивнул головой:
– Прошу.
Капитан сел у окна. Голубев направился к стулу, стоящему около стола.
– Раз у нас обоих такие птичьи фамилии, – узкие губы полковника чуть разошлись в усмешку, то мы, я думаю, поймем друг друга. Что вы хотели бы увидеть у нас?
Голубев, верный своей профессиональной привычке, поставил на стол диктофон и, спросив разрешение, включил его.
– Сначала, если можно, расскажите немного о себе.
Селезнев ответил коротко, не выходя за рамки обычных анкетных данных.
– Прелестно, скажите, а что вы помните из самого-самого первого дня своей службы? Это было лет тридцать назад?
Полковник на секунду задумался, потом широко улыбнулся:
– Этого вопроса я не ожидал. Ну, что ж, как говорил Суворов – «удивил – победил».
Они, похоже, даже не заметив этого, проговорили два часа. Капитан, старавшийся стать незаметным, удивился тому, как интересно и образно рассказывал о различных случаях из своей жизни его командир, которого он знал жестким и суховатым, как в обращении с подчиненными, так и в жизни, офицером. Наконец командир поднял глаза и, как показалось капитану, удивился тому, что увидел на циферблате настенных часов.
– Прошу меня простить, – подняв ладонь, он остановил новый вопрос Голубева, – у меня неотложные дела. Капитан в полном вашем распоряжении, а вечером, прошу ко мне домой на чашку чая. У нас тут редки московские гости, всем нам будет интересно послушать о столичных делах.
Он легко поднялся со стула и, выйдя из-за стола, добавил:
– Если вы не против?
– Я с радостью отвечу на все интересующие вас вопросы.
Неделю Голубев мотался с капитаном по границе. Он говорил с солдатами, ходил с ними в наряды, лежал в секретах, бегал полосу препятствий, ел в солдатской столовой, а вечерами пил водку в кампании офицеров, которые в это вечер не были заняты на дежурстве. Они нравились ему, он им. И только в разговорах с полковником он все время чувствовал какую-то недосказанность. Ему все время казалось, что офицер хочет поговорить с ним о чем-то таком, чего не скажешь ни за дружеским столом, ни в обычном разговоре. Из всего, что за это время журналист увидел в отряде его удивило только две странности. Первая – все офицерские семьи уже несколько месяцев жили в расположении, хотя до этого все они имели квартиры в небольшом городке, на окраине которого стоял штаб отряда. И вторая – детей пограничников всегда возили в школу и из школы на отрядном автобусе два вооруженных солдата и замполит. Леонид, у которого Голубев пытался получить разъяснения по этому поводу, пожал плечами и, отведя глаза, сказал:
– Граница.
Спросить об этом полковника Владимир, почему-то, не решился. За два дня до окончания командировки его неожиданно пригласил командир отряда.
– С вами хочет поговорить первый секретарь обкома партии.
Голубев недоуменно посмотрел на полковника. Все это время он жил в расположении штаба и ни с кем из местных жителей не встречался, поэтому и знать о нем, как ему казалось, не мог никто, кроме пограничников.
Глаза полковника потеплели. Он усмехнулся:
– Я тоже в недоумении, но раз Бердыев хочет с вами поговорить, то отказываться не следует. Поезжайте, когда закончите разговор, то прямо из приемной позвоните дежурному, он пошлет за вами нашу машину – я распоряжусь.
Журналист хотел поблагодарить, сказав, что может приехать и на обкомовской машине, но полковник прищурил глаза и кивнул, прощаясь. Голубев молча вышел.
Обком располагался в стандартном трехэтажном здании из стекла и бетона. Такие же постройки Голубев видел в Средней Азии и Сибири, Центральной России и Молдавии.
– Только тут оно желтее, чем в других местах, – проговорил он, прощаясь с Леонидом, привезшим его сюда.
– Жара, – голос капитана прозвучал громче, чем обычно, – вот штукатурка и пожелтела. Ну, будь…