Кира так испугалась, что уже собралась истошно заорать, и плевать, если кто-то услышит ее вопли. Только бы хоть как-то попытаться спастись. И тут маргинал схватил ее сзади за плечо и знакомым голосом сказал:
– Кира, постойте!
Она повернулась и в изнеможении произнесла:
– О, боже мой, это вы! Вы испугали меня, Алексей. Признавайтесь, зачем вы за мной гнались?!
– А вы хорошо бегаете. И, главное, долго. Извините, не хотел вас напугать. Увидел издали: вы, думаю, или не вы. Решил догнать. Смотрю, вы на боковую аллею поворачиваете, самую безлюдную и криминальную. Вы знаете, что здесь месяц назад нашли убитую девушку? А чуть раньше – ребенка?
– Нет, меня в это время не было в Москве. Я только недавно вернулась.
– Тогда понятно, отчего вы так беспечны. Потом я уже бежал следом намеренно, боялся, что с вами что-нибудь случится. Кричать и звать вас мне казалось глупым, хотел дождаться, когда вы остановитесь, и тогда подойти. А вы все дальше в парк и дальше… Боялся вас напугать…
– Вам это удалось, – перебила его Кира, – у меня до сих пор сердце колотится как сумасшедшее.
– Извините, Кира. Я хотел как лучше. Честно.
– А чего потом погнались за мной во весь опор? Я думала, меня убивать собираются!
– Я понял, что все-таки вас испугал и надо ситуацию исправлять.
Он улыбнулся.
Кира посмотрела на него подозрительно и поправила растрепавшиеся волосы.
– Ну ладно. Пусть так. Вы знаете, как отсюда выбраться? Что-то я никак не соображу, где это мы.
– Найдем. Здесь куда ни иди, все равно к людям выйдешь.
– Конечно. Разница только во времени.
– Это да. А почему вас не было так долго в Москве?
– Я была в Германии.
– У вас там родственники?
– Я по приглашению ездила от немецкого литературного общества. Читала лекции, проводила семинары.
– Об эмиграции не задумывались?
– Боже упаси! Я считаю эмиграцию большим несчастьем. Конечно, всякое в жизни бывает, ни от чего зарекаться нельзя. Но чтоб добровольно – нет.
– Почему? Сейчас многие уезжают.
Кира пожала плечами.
– Вот смотрите, Лес. Аксенов – он уехал из России вынужденно и все время скучал по Москве. При первой же возможности вернулся. «Я московский гражданин», – говорил он о себе. Почему так произошло? Да потому что существует понятие менталитета, и даже те, кто его отрицает, все равно до смерти будут помнить русские сказки, услышанные в детстве, русские песни, своих друзей со двора, первую учительницу, первую любовь. Возможно, на чужбине что-то получится у их детей. А для эмигрантов в первом поколении все будет очень сложно.
– У меня друг эмигрировал в Германию десять лет назад вместе с женой и детьми. На некоторое время мы потеряли друг друга из виду, а потом он разыскал меня. Началась переписка. Он писал то же самое примерно, что сейчас сказали вы, Кира. Писал о тоске, о том, что не может найти себя. О том, что дети, ради которых и делалось все это, вырастают и перестают понимать своих родителей. Они-то как раз уже немцы, а друг, его жена как были, так и остаются русскими. Иногда он шутил, рассказывал что-то забавное. В общем, я не думал даже, что все так плохо. В одном из последних своих писем он мне рассказывал, как были они с женой и детьми в путешествии. Интересном, счастливом, радостном. И вдруг в какой-то момент ему подумалось: «Хочу домой». И тут же обожгло: некуда – домой. Нет дома. Некуда хотеть.
Лес помрачнел и замолчал, снова переживая.
– С ним что-то нехорошее произошло?
– Он вдруг умолк и перестал отвечать на мои письма. А месяц назад я от общих знакомых узнал, что он покончил с собой.
– Какой ужас!
– Ему на тот момент исполнилось только тридцать пять. Я перечитывал потом его письма, все пытался понять: почему он сделал это? И понял, что он оказался бессилен перед обстоятельствами. Не смог реализовать себя в том социуме, где очутился, и не смог вернуться назад: дети выросли и никуда уезжать не захотели. Я до сих пор не могу поверить, что его больше нет. Оттого и среагировал так на слово «Германия».
– Да, я понимаю. Вот потому я считаю эмиграцию трагедией, не всем даны силы ее выдержать.
Некоторое время они шли молча. Алексей – заново переживая смерть друга, Кира – размышляя об услышанном.
Лес вдруг отошел в сторону и, присев, снял с гриба прилипший листок:
– Надо же, в это время – и сыроежка. Рано для нее еще.
– Разве? Впрочем, я в этом не разбираюсь.
Кира отметила про себя, что она со своими метром семидесятью двумя сантиметрами да без каблука смотрится рядом с ним совсем маленькой, и не удержалась от вопроса:
– Алексей, а какой у вас рост? Два метра?
– Ну что вы, только слегка за метр девяносто перевалил.