— Не ругайся, Долтри.
— Простите, сэр. Я просто возмущен, сэр. Шэн — хороший повар!
— Долтри, мне казалось, ты — американец. Но сейчас мои уши доказывают, что это не так.
Энни тяжело вздохнул и покачал головой, словно он затруднялся найти слова для столь тяжелой темы.
— Сэр, я родился в Англии, в Эдинбурге. С пятнадцати лет служу в королевском флоте, сэр, был членом команды минного тральщика «Дерри Касл», сэр. Его протаранила торпеда прямо у меня под ногами, в живых остались всего двадцать шесть человек. Я бы еще много мог порассказать. У меня есть документы об увольнении и медали, сэр.
Возникла пауза. У майора была особая манера вздергивать свои пшеничного цвета брови так, что они уходили к самому верху покрытого коричневыми пятнышками лба. Его голова откинулась назад, как бы выражая глубочайший скептицизм, лоб собрался в складки, ноздри сузились, а подбородок вытянулся над крахмальным воротничком. Если бы в этот момент посмотреть на Беллингэма снизу (а росту в нем было шесть футов и четыре дюйма) то брови можно было бы принять за неестественно низко растущие волосы. Вдобавок голова майора была лысая и гладкая, как куриное яйцо. Он хитро смотрел на Долтри, брови так и застыли где-то на верхушке лба.
«Мне вряд ли удалось бы вот так задрать брови», — подумал Энни. На языке у него уже вертелась новая невероятная байка.
— Паспорт-то у тебя американский.
— Да, сэр, моя семья переехала в Сиэтл. У меня сохранилось так много воспоминаний об этом замечательном городе. Прошу прощения за шотландский акцент, но я чертовски поражен несусветной выдумкой того повешенного. Видно, у него была какая-то личная обида, но моему повару нужно верить. Мой Хай вот что рассказал мне: этот педераст, как его… Ли, кажется? Он все испортил в этом убогом заведении — кажется, оно называлось чайным домом. Он явился туда пьяный, разъяренный и набросился на всех с бранью. Мой Хай там работал на кухне, пока мое судно стояло на ремонте в Уампоа — днище латали во втором доке. Ну и конечно же, Хай набросился на этого головореза Ли со своим кухонным ножом.
Энни замолчал, глянул на слушателей, которые тоже умолкли, затем продолжил:
— Шэн очень серьезный парень, сэр. Вы же знаете, как он попал сюда. Несчастливое стечение обстоятельств, сэр. Полоса невезения, она у каждого бывает. Ну, поддался человек вспышке гнева и…
Майор Беллингэм прервал сей неистощимый поток красноречия.
— Ты, Долтри, чушь несешь! — Он ткнул пальцем в сторону личного дела Хай Шэна. — Тяжелые телесные повреждения! Нападение с оружием, старик! Ведь он полоснул человека по глазам крышкой от консервной банки! Я хорошо помню, что написано в этих бумагах.
— Ну да, я же говорю, сэр, он серьезный парень, но не пират. Зуб даю, сэр.
Доктор Каткарт поднял руку, подобно школьнику.
— Что, Дэвид? — спросил майор.
— Чувство подсказывает мне, Тони, что повешенный сказал нам правду.
«Этот засранец вообразил, что покойник сделал важное признание», — подумал Энни.
— А что это за «Гора Благоденствия», Дэвид?
— Честно говоря, не знаю. Могу предположить, что это предводитель какой-то разбойничьей шайки. Он сказал «Тао-Шу», а это очень древнее слово. Думаю, оно означает — вождь, предводитель или начальник.
— Дэвид, надо уточнить. «Гора Благоденствия» звучит слишком мелодраматично.
Доктор Каткарт, скрывая раздражение, закурил дешевую сигару.
— Льюлин поторопился, дружище. Хотел скорее покончить с этим. Он не переставал твердить, что пора заканчивать… О господи!
Доктор выдохнул длинную струйку дыма. Долтри тоже вздохнул в знак солидарности.
В дверь тихо постучали. Потом яростно заколотили.
— Это номер двести девяносто четыре девятьсот девяносто один из блока «А», сэр!
Хай Шэн, собственной персоной, вошел в кабинет и застыл перед майором.
— Дружище, тут некоторые утверждают, что ты пират.
— Я нет пилат, я быть повал.
Энни предусмотрительно успел сообщить Хай Шэну о своем замысле. В тюрьме «Виктория» было легко обмениваться записками, если знать всевозможные каналы связи. Труднее было понять, почему Энни решился очертя голову спасать шкуру какого-то китайца, которого знал разве что как соперника по тараканьим бегам. Видимо, у Долтри была странная симпатия к китайским пиратам, некое душевное расположение к этим кровожадным «морским волкам», как они сами любили себя называть? Ничего подобного! Ведь Энни был моряком, и пираты числились его кровными врагами. Энни Долтри поступал так или чисто интуитивно, или от одолевшей его скуки.