— Да, он. Так вот, он хотел уточнить, отправляли ли вы факс его хозяину. Я сказала, что, насколько мне известно, вы ничего не отправляли, и он сказал — хорошо, нет проблемы или что-то в этом роде. Это было все, что мне удалось от него добиться. А еще звонил…
— Что за факс я должна была отправить в Рио?
— Он не сказал и даже не дал мне спросить. Вообще, доложу я вам, этот Пепе был не очень-то дружелюбно настроен. Да, еще звонили из порта и просили вам передать, что «Танцор» вышел в рейс без капитана, с одним старшим помощником, а буквально несколько минут назад позвонила эта пожилая леди — мать Кейла. Что ей надо, она не сказала, но оставила номер, по которому ее можно найти. По-моему, это все.
— Спасибо, — кивнула Джессика, машинально беря в руки листок бумаги, который протянула ей Софи. Бросив на него взгляд, она ненадолго замерла на месте, словно не зная, что ей делать дальше.
— Вызвать для вас миссис Зою?
Джессика с усилием улыбнулась.
— Нет, не надо, я сама.
Софи достала из нижнего ящика стола свою сумочку и повесила ее через плечо. Озабоченно нахмурившись, она спросила:
— Так вы уверены, что с вами все в порядке? Я могу и задержаться, если это вам чем-то поможет.
Никто и ничто уже не могло помочь Джессике, но это, безусловно, были ее проблемы, которые Софи никак не касались. Повернувшись, чтобы идти в свой кабинет, Джессика отрицательно покачала головой.
— Нет, все в порядке. Честно.
— Вы точно знаете? Может, заварить вам чашечку кофе? Или принести аспирин?
— Нет, нет, иди домой к своему мужу.
Софи неуверенно поглядела на нее, но повиновалась.
— Хорошо. Тогда, до завтра, мэм?
— До завтра, Софи.
Даже после этого Софи еще колебалась, но, увидев, что Джессика уже не смотрит на нее, она беззвучно вышла из приемной.
Вернувшись в кабинет, Джессика положила перед собой на стол карточку с номером телефона и придвинула к себе аппарат, но вдруг застыла, положив руку на трубку.
Рафаэль… Она обвинила его в том, что это он прислал фотографии Клоду Фрейзеру, а он не стал ни возражать, ни оправдываться. Он смотрел, как она кипятится, и молчал.
Почему?
Этот вопрос был единственным, на чем Джессика оказалась способна остановиться, ибо все мысли у нее в голове перепутались, и не было среди них ни одной связной. Если бы ей удалось понять, почему Рафаэль ничего ей не сказал, тогда все остальное встало бы на свои места. Или не встало… Предательство Арлетты по-прежнему не шло у нее из головы. Джессика не видела в нем никакого смысла, и, если бы она узнала о поступке матери от кого-нибудь другого, она ни за что бы этому не поверила. Арлетта отослала ее деду фотографии. Фантастика!
Тем не менее Рафаэль знал, что снимки находятся у Клода Фрейзера, — он даже знал, где они лежат. Должно быть, это стало ему известно тогда, когда дед Джессики попытался использовать фотографии, чтобы заставить его жениться на ней.
Или все было по-другому?
Какова вероятность того, что это Рафаэль переслал фотографии Арлетте? С его умением разбираться в людях он мог предположить, что она с ними сделает. Если именно таков был его план, то все сработало как нельзя лучше, и ему оставалось только приехать в «Мимозу», чтобы получить то, чего он хотел.
Но и это тоже выглядело не слишком правдоподобно. Рафаэль хотел завладеть «Голубой Чайкой», и он мог получить ее совершенно законным путем, не вступая в ненужный ему брак. Выкупленная закладная гарантировала ему это в любом случае.
Но если не чувство вины заставило его молчать, тогда что же?
Может быть, гордость? Именно в этом пытался убедить ее Карлос. Но так ли это на самом деле? Что, если Рафаэль знал, кто сделал эти снимки — вернее, по чьему заказу они были сделаны? Что, если он знал или догадывался, кто прислал их Арлетте? В этом случае Рафаэль мог молчать, чтобы случайно не проговориться и не подвести этих людей или этого человека. Неужели он не стал защищаться только потому, что не хотел давать ей ключа ко всей этой запутанной ситуации?
Могло ли это быть причиной его упрямого молчания?
Или — ведь всякое бывает — он собирался сделать с этими фотографиями что-то такое, что было для него важнее доказательств собственной невиновности? Что-то такое, что он еще не осуществил, но обязательно осуществит в ближайшем будущем?
Да или нет?
Джессика не исключала также, что в кадр могло случайно попасть нечто такое, чего Рафаэль ни в коем случае не хотел ей показывать. Но кто или что это было? Все это время Джессика не сомневалась, что, кроме них двоих и фотографа, в патио никого больше не было, но сейчас ее одолели сомнения. Что, если за каждым окном, за каждой дверью и за каждым кустом жасмина скрывались наблюдатели и слушатели, любопытные гости или извращенцы-вуайеристы, наблюдавшие за ее приобщением к греховному миру запретных наслаждений?
Непонятно и странно. Безумно странно. Безумно…
Все сценарии Джессики, один невероятнее другого, словно о камни разбивались о глубокую внутреннюю убежденность, что человек, который даже пальцем не тронул ее в своем собственном доме, где он был «патроном» — полновластным хозяином, никогда бы не стал утверждать свое мужское достоинство таким нечестным и грязным способом. Человек, который спас ее не один, не два, а целых три раза, не мог намеренно подвергнуть ее публичному унижению и опасности.
Берегись Рафаэля!
Дед сказал ей эти слова перед смертью. Значит, он что-то знал, что-то подозревал, если решился предупредить ее.
Или она ошиблась? Тогда она знала слишком мало и поэтому восприняла как должное, что дед пытается предостеречь ее против Рафаэля. Но что, если она просто ослышалась? Ведь Рафаэль был ее мужем — человеком, на брак с которым Клод Фрейзер фактически благословил свою внучку. Они с ним встречались, разговаривали, и у Джессики сложилось впечатление, что ее дед признавал и уважал Рафаэля. Тогда почему он заподозрил его в каких-то злых намерениях?
Что, если он пытался сказать ей что-то совсем другое, как и предполагала Мадлен? Что, если он сказал «Береги Рафаэля!»?
Но с чего он взял, что это необходимо? Почему дед решил, что эта задача ей по плечу?
Если только…
Если только опасность не исходит от кого-то из членов семьи… Ее семьи.
Эта мысль была довольно неожиданной, и она не принесла Джессике успокоения. Куда легче было подозревать в злом умысле не своего, а чужака, человека со стороны, который обманом проник в их клан и перевернул ее жизнь самым невероятным образом.
Мысленно Джессика уже почти сделала Рафаэля козлом отпущения, и теперь она задумалась, возможно ли, чтобы кто-то еще — кто-то из тех, кого она знала, — использовал его в том же качестве? Для кого он оказался самой удобной мишенью, человеком, на которого при малейшем шуме можно указать, как на самого вероятного виновника всех неприятностей? Кому захотелось бы взвалить на него всю вину и всю ответственность только потому, что душной и жаркой карнавальной ночью он позволил страсти возобладать над рассудком и своими самыми лучшими намерениями?
Рафаэль не стал защищаться, и Джессика поспешно вынесла вердикт: виновен! Она прогнала его, и теперь у нее были все основания радоваться. У себя в Бразилии он не стоял ни у кого на дороге и был вне опасности. И очень может быть, что, покуда Рафаэль будет оставаться там, опасность не будет угрожать ни ему, ни самой Джессике.
Она все еще держала в руке листок бумаги с телефоном, который записала для нее Софи. Взгляд Джессики упал на него по чистой случайности, и тут же разум ее очистился, переключившись на новую задачу. Записанный на бумажке номер был ей незнаком, и Джессика подумала, что это, должно быть, сотовый телефон. На Зою это было совсем не похоже, и Джессика, удивленно приподняв брови, набрала номер, заранее готовая к тому, что вот сейчас с ней соединится автоответчик и сообщит, что абонента нет дома. В трубке действительно раздалось три гудка, потом что-то клацнуло, пискнуло, и Джессика услышала голос своей тетки.
— Боже мой, тетя Зоя! — воскликнула Джессика. — С каких пор у вас телефон в машине? Неужели вы наконец решились приобщиться к миру современной техники?
— Еще в прошлое Рождество, — отдуваясь, ответила Зоя и, не дав Джессике сказать ни слова, поспешно продолжила: