А за рекой жила самка, такая же нелюдимая и свирепая как он сам. Если случайно заходил на её территорию, могла и напасть. Однажды исполосовала ему всю морду, пришлось убираться в спешке. Зато, когда наступала весна, она звала голосом, от которого у него шерсть вставала дыбом.
Он перепрыгивал с ветки на ветку, торопился, пока не оказывался рядом. Её зеленые глаза сверкали, вечерний туман выпускал из объятий сильное тело большой кошки, рядом с которой все эти человечки кажутся крошечными. Зверь вздохнул. Толкнулся в человека изнутри, предлагая ещё раз вспомнить, что происходило дальше.
Человек молчал. Он часто отдавал свое тело зверю в полное владение, и это было хорошо. Потому, что когда человек осознавал себя, он начинал горевать. Боль прошивала их насквозь, становилась нестерпимой, рвала изнутри. В такие моменты зверь не выдерживал и начинал громко скулить.
А человек плакал.
Его терзало то, что он называл чувством вины. И заточение в подземелье было искуплением. Человек считал, что он заслуживает самого плохого, а груда камней над головой и общество злобных крыс - недостаточное для него наказание. Зверь полагал, что прошлое должно оставаться в прошлом, но хозяина убедить не мог.
Было скучно. Война с подземниками закончилась, никто больше драться с ними не хотел. И тут эта самка, пахнущая так же как та, что жила за рекой. Зверь заставил человека пойти за ней, заставил его принести ей дар, как когда-то делал он сам, кидая к её ногам тушку тапира. Он же заставил его подняться наверх к светящимся шарикам, хотя те и причиняли неудобство их глазам, ослепшим после встречи с подземным богом.
Зверь толкнулся, пробуждая человека, чтобы он объяснил, что делает самка. Он лучше разбирался в сложном мироустройстве хрупких человечков. Хозяин с неохотой проснулся. Посмотрел из темноты, где они прятались и нахмурился. Принюхался.
Одним прыжком оказался рядом с самкой и схватил её за руку, заставив их обеих вскрикнуть от неожиданности.
- Не делай этого, - хрипло выговорил он. Отвыкшее от человеческой речи горло с трудом пропустило звуки.
- Какое тебе дело? - выдернула руку самка.
Он задумался. И вправду, какое ему дело, умрёт ли этот человек или нет? Но, она была самкой, и её смерть казалось неправильной. Зверь был согласен: надо защищать самок и детёнышей.
- Я не причиню тебе вреда, - пробормотал хозяин. Он был в смятении, зверь это чувствовал, хотя и не понял по какой причине.
- Спасибо, я лучше умру, чем познаю твою «доброту», - ответила девушка.
- Ты много болтаешь, - вздохнул человек. Ему было трудно сосредоточиться на разговоре, слишком он далеко ушёл за грань. - Я не трону тебя и твою подругу. Тебя никто здесь не тронет, даже подземники.
- И что ты хочешь в обмен? - с вызовом спросила девушка. Ресницы были всё ещё мокрыми от слёз и от этого зрелища у человека дрогнуло сердце. - Учти, я никогда не буду твоей!
Человек засмеялся. Она была такая смелая, честная и несчастная, эта юная самка. Знала, что не сможет ему противостоять, но всё равно решила биться до конца. Даже не думает просить пощады. Она ему нравилась.
- Куда ты денешься, - ответил он, наконец. - Но, я не тороплю. Подожду, пока ты сама не придёшь.
- А, если не приду? - уже тише спросила чуть расслабившаяся девушка.
- Тогда я сам приду, - от хриплого смеха обе самки содрогнулись.
И человек за зверем в голове ушли.
Зверь почувствовал, что хозяин доволен и возбуждён, как он сам, когда слышал зов из-за реки. Он летел по знакомым извилистым коридорам верхних уровней, неслышной тенью скользил между покрытых белой пылью заключённых, вгрызающихся в нутро скалы, как бледные личинки термитов в засохшее бревно. Истощённые человечки были такой же частью системы, как и их надсмотрщики и глава тюрьмы. А они с хозяином были вне её, свободные от оков, заключённые только по прихоти той части души, которое человек называл совестью.
Их боялись все, даже хозяева тюрьмы, а они никого. И сейчас, тот, кого страшились все заключённые, вздрогнул в при виде человека-зверя. Замотал головой, не понимая, как он смог незаметно проскользнуть сквозь двойную стену стражу.
- Новенькую не трогать, - хрипло приказал он, - моя добыча.
- Я думал, ты уже разучился говорить, Крысолов, - ответил он и поросячьи глазки остро блеснули из-под складок. - А ты обнаглел сверх меры, раз приказываешь мне, начальнику стражи, что делать с моими заключёнными.