«Всемилостивая Прийя, богиня жизни и любви, молю тебя лишь об одном. Не для себя прошу - защити верную дочь твою Сиам. Она с честью прошла через все испытания, посланные тобой: потеряла дочь и мужа. Она заслужила хоть каплю твоего снисхождения... слышишь, чёрствая ты сука!... Умоляю, спаси её. Иначе, вера, которой и так осталось капля, вовсе иссякнет. Клянусь, я лично сожгу все храмы, которые мне попадутся на пути! ... Боги, где носят этого слепца, когда он так нужен!»
Крысолов в это время ласково гладил по спине заросшего по уши мужчину, которого спас от подземников два дня назад. Теплота ладоней утихомирила крупную дрожь, которая сотрясала его тело почти двое суток.
- Королевское милосердие самое страшное, - твердил тот. Ниточка слюны тянулась от нижней губы к вороту грязной рубашки. Косматая голова с седыми прядями опустилось почти до самого пола.
- Да, конечно. Скажи, селитра и сера, будет ба-бах? - лицо с бельмами глаз чуть сморщилось, вдохнув запах, исходящий от его волос. Человек пах отвратительно: смертью, болезнью, горем и страхом.
- Ба-бах! - подтвердил Безумец. - Только не зли его.
- Кого? - спросил Крысолов. Он как фокусник вытащил из ниоткуда красное сочное яблоко и помахал им перед умалишенным.
- Карная. Наместника короля Богуса, - схватил яблоко и жадно вгрызся в спелый плод.
- Сколько серы-то и сколько селитры? - безнадёжно спросил он, стараясь отрешиться от чавканья. - Ладно, сам разберусь...
- Тигрица без хвоста просто кошка, ты знаешь? - деловито поинтересовался Безумец. Сок брызнул изо рта.
- Знаю, она очень дорожит этим хвостом, - вздохнул Крысолов. - а я дорожу ею. Знаешь, дорогой мой Сэньчжуй из славного рода Филинов, я вдруг понял, что жизнь без этой грубой, неотёсанной и недоверчивой Мей будет совсем грустной. Она нужна нам. Мы без неё не хотим жить. Колесо Сансары сделало оборот и дало нам шанс искупить вину за смерть братьев и Гиде. Спасём её - спасемся сами.
Безумец, конечно, не слушал его. Сэньчжуй из рода Филинов давно жил в своих грёзах, лишь изредка выныривая оттуда. И сейчас, в краткий миг просветления, он ошалело оглядывался, пытаясь понять, где он и с кем.
- Ты кто? - спросил он у существа напротив. - Где я и почему?
- Ты в Белой Крепости, мой друг, а почему я не знаю, - усмехнулся собеседник, - может, потому что ты изобрел самое смертоносное оружие на свете?
- Порох! - воскликнул Безумец. - Пятнадцать частей селитры, три части серы и две угля! Двести четырнадцать пары ног и рук, сто восемьдесят две головы и триста пятьдесят литров крови... Они все умерли. Боги, их разметало во все стороны... - и он заплакал. - Дети, беременные, старики... Ему было всё равно, этому волкодаву Карная, генералу Лонгвею.... Это милосердие, сказал наместник, они умерли быстро... Королевское милосердие...
-Тише-тише, не вини себя, - Крысолов обнял несчастного Сэньжуя, - всё в прошлом, спи спокойно. Ты единственный, кто был против использования этого изобретения.
Когда он встал, потерянная душа наконец обрела мир.
- Пятнадцать частей селитры... - пробормотал Крысолов, опуская на камни обмякшее тело несчастного Сэньчжуя из рода Филинов. - надо поспешить...
Глава десятая
Тюрьма жила своей жизнью: чеканили шаг солдаты, меняющиеся на посту, за спиной Мей вздыхали и бормотали во сне усталые, измождённые женщины на облезлых соломенных циновках. Пальцы свело судорогой, но она упрямо стискивала железные прутья решетки - казалось, если отпустит, то исчезнет последняя надежда, что Сиам вернётся живой и невредимой. В глаза словно насыпали песка, когда она спала последний раз?
Чтобы не сойти с ума, тихонько, едва слышно, стала напевать колыбельную, которую часто слышала от подруги.
Спи, малышка, спи.
Глазки закрывай.
И во сне бестрепетно
По полям гуляй
Собирай весенние, яркие цветы
Над рекою, милая, ласточкой лети
Ты ведь знаешь, солнышко,
Каменной стеной
Стану на пути
У любой невзгоды, у любой беды...
Её швырнули прямо на пол перед ней. Всю изломанную, в крови, с ужасом, застывшем на худеньком личике. Она упала расслабленно, голова сильно стукнулась об камни.
- Скажи Крысолову, то же самое будет с тобой, если не подчинится Юанбе! - гаркнули в ухо.
У Мей подогнулись колени. Дрожащими руками поправила изорванное и окровавленное на бёдрах платье.
- Сиам, - позвала тихонько, - не молчи. Пожалуйста, скажи что-нибудь.
И она отозвалась. Простонала едва слышно.
- Моя дочь... наконец, я воссоединюсь с ней, спасибо богам... Так скучала...
- А как же я? Ты не можешь так со мной! - вскрикнула Мей.
Спросонья недовольно заворочалась толпа позади. Но ей было все равно.