— Она на речушку пошла играть.
— Ева!
Не рык. Не рев. Жалкое. Добычное.
На берег с той стороны потока выскакивает недозвéрица. Самка. И котëнок у воды — еë.
Спина наливается силой. Мне ленно. Мне сыто. Но нелепый котëнок так близко…
Недозвéрица видит котëнка, спешит к нему неловко, оступается — напрягаю лапы. Она замечает.
Не бежит. Не бросается к котëнку. Смотрит. Тúгрится.
И я смотрю.
Нелепая недозвéрица. Ни сильных лап. Ни когтей. Ни клыков. И всë же — ти́грится.
Чую в еë запахе, в еë взгляде:
— Мы с тобой…
Янтарные глаза, снизу подведенные чëрным. В лопатках играют мышцы. Подрагивает хвост.
Тигрица.
У воды — тигрице хватит и прыжка — Ева. Притихла. Только не кричи, родная. Не дëргайся.
Алина находит янтарные глаза.
Уходи… Ты же тоже, наверное, мать… Или будешь.
Уходи. Не смей даже. Брошусь. Ногтями, зубами, чем угодно.
А с губ срывается неожиданное, едва слышное:
— Мы с тобой… одной крови.
Тигрица моргает. Напряжение в еë спине ослабевает. Она делает шаг назад. В зарослях мелькает полосатый бок. И — тигрица прыгает в чащу, выгибаясь в дугу.
Алина смотрит в лес. Ждëт. Секунду, две, может, три — ушла, она ушла — и кидается к дочери.
— Ева?
Руки, ноги, плечи — цела. Алина целует дочь в макушку, прижимает к себе, отпустить страшно. Жива.
— Мама! Я тигру видела, там. А ты? — Алина всхлипывает. — Мама, ты плачешь? Это потому что тигра красивая?
— Конечно, родная. Тигра очень красивая.