ОТКРЫТАЯ ДВЕРЦА В ЗАДНЕМ ЗАБОРЕ Перевод: Л.Ермакова.
Улочка эта была узкой, по обеим сторонам тянулись усадьбы самураев. От перекрестка квартала Курамати к западу на протяжении одного тё[14] все дома были обращены к улице задом, сама она вилась между глинобитными оградами, — только одна усадьба на северной стороне, примерно на середине улицы, была обнесена не глинобитной стеной, а черным дощатым забором с поперечиной наверху и с дверцей в углу.
Прохожих в этом месте и днем почти не бывало. Ну а уж ночью, особенно безлунной, тьма тут была кромешная. И все же случалось, — то один, то другой, оглянувшись по сторонам, тайком пробирался к этой деревянной дверце в заборе на задах усадьбы. Дверцу никогда не запирали. Стоило лишь отодвинуть щеколду, и она с легким деревянным стуком открывалась внутрь. Приходили мужчины, женщины да и старики тоже. Каждый старался ступать как можно тише, открывал дверцу, входил в сад, а чуть погодя появлялся снова, тихонько притворял за собой дверцу и уходил так же, как и пришел — стараясь приглушить шум собственных шагов…
2О-Мацу остановилась и обернулась.
Стоял поздний вечер начала октября, шел уже одиннадцатый час; на вечернем небе виднелся узкий серп месяца, дул ветер, еще довольно теплый для этого времени года. Девушка только что свернула в переулок от перекрестка квартала Курамати. Вокруг не было ни души. О-Мацу двинулась дальше. Она работала приходящей прислугой в чайном домике Томоэя в квартале Окэмати и сюда завернула по дороге домой.
Пройдя пол-тё вдоль глинобитного забора, она снова остановилась и, оглянувшись, закричала в темноту:
— Кто там? Кто вы? Зачем идете за мной?
Из темноты, шатаясь, вышел мужчина. Одет он был без затей — только кимоно наброшено, на ногах соломенные сандалии-дзори[15] и у пояса болтается меч, казалось, вот-вот свалится.
— Ишь какая… — проговорил мужчина, приближаясь, — сразу учуяла, что кто-то за ней идет.
— Ах, это вы, господин Фудзии, и что же вам нужно?
— Вот это самое я как раз у тебя хочу спросить. Тебе-то что здесь занадобилось?
— Это не ваше дело.
— Ну, догадаться нетрудно, — сказал Фудзии Дзюдзиро, — тебе понадобились деньги, вот ты и идешь к кому-то, так сказать, подзаработать. Не так разве?
— Ну и что? Вам-то какое до этого дело?
— И кто же он? — спросил Дзюдзиро. — В чайном домике говорят, что ты недотрога, а я вижу, не иначе как у тебя кто-то есть. Так кто же? Кавамото?
— Как это похоже на вас, подозревать ни в чем не повинных людей, ох, узнаю вас, Фудзии-сан. Гадкий вы человек! — воскликнула О-Мацу. — Да, с деньгами мне сейчас нелегко — мать давно прикована к постели, брат игрок, мы задолжали повсюду… Но продавать себя? Так низко я никогда не паду.
— Ишь раскричалась, — усмехнулся Дзюдзиро, — да никто же не говорит, что ты себя продаешь. Я просто хочу узнать, к кому ты в ночи тайком пробираешься, у кого деньги получить думаешь.
— А вас это как-то касается?
— Ты ведь раньше просила денег у меня, разве нет?
— И вы обещали мне тогда одолжить. Но денег не дали, только стали приставать ко мне с непристойностями.
— Ты пойми, я ведь в семье третий сын — у меня в кошельке не всегда деньги звенят. Хотя при желании пять рё[16] или даже десять я достать могу, — проговорил Дзюдзиро. — Да только у людей как заведено: заплатил деньги — получи товар.
— Слова, достойные сына высокопоставленного чиновника.
— В этой жизни ничего легко не достается, только и всего.
— Люди тоже так легко не достаются, — парировала О-Мацу. — Может быть, я не так уж умна, но про вас знаю предостаточно.