Некий самурай, державший над головой зонтик с узором «змеиный глаз», шел от моста Кандабаси к Тацунокути и тут как раз наткнулся на распростертое мертвое тело. Поскольку он находился на противоположной воротам Сакурада стороне замка, то конечно же ничего не знал о стычке и, казалось, был крайне изумлен. Сначала он не понял, что перед ним мертвец, но когда дотронулся до тела рукой и всмотрелся в устрашающее лицо покойника, то с воплем отскочил — и в этот самый момент заметил в стороне от тела зарытую в снег свежесрубленную голову, что окончательно повергло его в оцепенение.
— Да ведь это же… — Забыв выдохнуть, он пару раз поскреб свое плоское, как блин, лицо, но не затем, чтобы стряхнуть снег. Голова казалась ему знакомой! Да и как было самураю не знать ее?
Дрожащими, будто в лихорадке, руками он завернул голову в свою накидку, прижал к груди и встал. В эту минуту со стороны караульни перед воротами усадьбы князя Эндо Тадзима-но ками, выбежали на дорогу два или три человека. Видно было, что они показывают в его сторону. Самурай бросился им навстречу, но вдруг неожиданно застыл на месте и, словно что-то задумав, моментально развернулся в противоположную сторону и колобком покатился прочь. Множество людей, которые бежали к нему со стороны караульни, увидели это и ринулись вслед, взметая снежную пыль.
Самурай совсем отчаялся и припустил во всю прыть к усадьбе камергера императорского двора, а оттуда вылетел на улицу Даймё-кодзи. Спотыкаясь на ходу, он бежал и бежал, пока наконец не опомнился, глядь — а выскочил-то он туда же, где был раньше, к замковому рву, только с другой стороны. Он поспешил было свернуть, но ведь рядом была усадьба, куда ему к утру следовало возвратиться, и не помня себя, он бросился к ее воротам. Когда он обернулся и мельком глянул в сторону ворот Вадакура, то увидел, что вокруг мертвого тела стоят двое или трое людей и что-то кричат. Ясно, что они были из числа его преследователей, но, обнаружив труп, видимо, прекратили погоню.
— Эй, Масадзо, Масадзо! — позвал он дрожащим голосом, и боковая калитка тихо отворилась.
— Господин Гинноскэ! Нынче утром вы раненько… — привратник впустил его. Он, видимо, еще не знал о беспорядках, случившихся за стенами усадьбы.
Владел этой усадьбой князь Масуяма Кавати-но ками, глава клана Нагасима из провинции Исэ, получавший двадцать тысяч коку[39] риса в год. Только что вернувшийся человек был племянником старшего советника клана Нагасима, звали молодого самурая Цуруми Гинноскэ. По правде говоря, этот Гинноскэ был любитель хорошо повеселиться. Хотя в те времена многие самураи с жаром участвовали в противоборстве почитателей императора и сторонников сёгуна, еще больше их погрязло в разврате — вот к таким-то и принадлежал Гинноскэ. Пользуясь своим положением сановного племянника, он тайком выскальзывал из усадьбы и отправлялся куда-нибудь поразвлечься, а возвращался только утром, и тоже потихоньку.
По этой самой причине он сначала вознамерился было доставить голову властям, но после в спешке ретировался, внезапно осознав, каковы могут быть последствия, если обнаружится его праздное пребывание в такой час и в таком месте. А уж когда за ним погнались, он и подавно не мог отдать голову.
С дрожащими коленями, он уже направился было во двор усадьбы, но тут его остановил привратник:
— Э-э, господин Гинноскэ…
Тот быстро обернулся.
— А, верно, забыл. Возьми! — Гинноскэ пошарил рукой за пазухой и достал мелочь. Это была плата за открытую к его утреннему возвращению калитку. Привратник заулыбался:
— А у вас там что-то на вид тяжелое… Что же за подарок вы получили от красавицы Ойран?
— Подарок? Ах, это…
Гинноскэ опустил рассеянный взгляд на завернутую в накидку ношу у себя под мышкой.
— О, это тайное сокровище, самое драгоценное в мире.
С этими словами он почти бегом направился к западным казармам. На сей раз балагур Гинноскэ не шутил.
В усадьбе собственные покои князя с четырех сторон были окружены казармами для служилых самураев. В западных казармах тем ранним утром произошел непростой инцидент.
С рассветом некоторые из обитателей казарм были подняты на ноги. Каждого выкликали по имени таким примерно образом:
— Цутия здесь? Есть разговор.
— Нарусэ, это важно для всего нашего рода. Немедленно выходи.
— Матида, тебя просят в западные казармы к Урусидо Кодэндзи.
Вызванных было около двадцати человек, и, едва протерев слипавшиеся глаза, они сперва изумились обильному снегу, а потом еще больше изумились при виде всех тех, кто собрался в западных казармах вокруг Урусидо Кодэндзи. Оказалось, что вызваны были только те, кто поддерживал идею реставрации императорской власти.[40] Присмотревшись внимательнее, они обнаружили, что их, в свою очередь, обступили еще два десятка человек, каждый из которых, начиная с Урусидо Кодэндзи, всегда твердо высказывался в пользу существующего правления сёгуна.