Они непрестанно шептали друг другу одни и те же глупости и без устали снова и снова предавались ласкам. О-Маю была совершенно счастлива.
Родители О-Маю были обычного телосложения, а вот их единственная дочка выросла такой крупной, с такими чрезмерно развитыми формами, что в свои двадцать два года все еще не получила ни одного брачного предложения.
Хотя она была наследницей лавки «Симая», где держали больше трех десятков работников, подыскать человека, который решился бы пойти в зятья-примаки и стать для О-Маю мужем, никак не удавалось, и об этом день и ночь болела голова у отца О-Маю, Дзюэмона.
Конечно, некоторые хотели бы взять О-Маю в жены ради поживы, ради богатства торгового дома «Симая», но такие предложения девушка упорно отклоняла.
— Отец, я сама справлюсь, буду одна продолжать наше семейное дело. Ну, а со временем выберу усердного приказчика и ему оставлю лавку. Разве так нельзя?
— Но ведь тогда пресечется наш род, род владельцев «Симая»!
— Вот поэтому я и буду сама вести дело, пока живы вы с матерью. А потом разве не все равно? Даже родные могилы через три-четыре поколения становятся как чужие, так устроен мир. Вот и мой наставник из Каябатё то же говорит. Стоит ли горевать, что «Си-мая» просуществует столько, сколько буду жива я?
— По правде говоря… — на этот раз вмешалась мать, — мы тут поговорили с отцом… Он тоже считает, что можно было бы взять в зятья Хикотаро из квартала Сэтомоно.
— Ах, вот как! Ну, тогда передавайте все дела Хикотаро. А я уйду из дома. Я сумею прожить, буду тренировать учеников наставника из Каябатё…
— Глупости ты говоришь! Вот родили дитятко… Мать — в слезы, отец — гневаться.
В подобные минуты ей хотелось закричать: «А кто, скажите, такую породил?» Однако в последнее время О-Маю терпела все это спокойнее.
Тело ее все наливалось, ростом она становилась все выше, и когда это превзошло допустимые пределы и ссоры в семье стали повторяться десятки и сотни раз, горе ее и обида на свое женское тело застыли в груди, подспудно собираясь в упругий комок протеста.
Однако, что долго копится, непременно когда-то выплескивается наружу. Поэтому О-Маю порой становилась своенравной. Так, в возрасте девятнадцати лет она поступила в ученицы к мастеру фехтования Утибори Сабаноскэ, который неподалеку от ее дома открыл для горожан школу боя на мечах направления Итто. Летом прошлого года наставник Утибори перебрался в новый фехтовальный зал в квартале Ура Каябатё, и О-Маю ходила туда на занятия.
В фехтовальной школе наставника Утибори занимались и некоторые городские стражники из расположенных поблизости казарм в Хаттёбори. Мастерство О-Маю достигло такого совершенства, что она даже им редко проигрывала в поединках.
Когда, плотно повязав голову полотенцем и собрав волосы в пучок, она наступала своей мощной грудью, распирающей фехтовальный наряд, и заносила для удара деревянный меч, глядя на соперника откуда-то сверху, это подавляло даже городских стражников, искушенных в ловле нарушителей порядка.
Всякий раз, когда объявляли, что О-Маю удалось уколоть мечом кого-то из них, проигравший вынужден был признать:
— От силы, дремлющей в О-Маю, дух захватывает…
Бывало, стражники из городского дозора, в черных накидках хаори[54] с тремя гербами, с большим и малым мечом, да еще и с алебардой дзиттэ[55] у пояса, с молодецким видом обходя с помощниками город, неожиданно сталкивались с О-Маю.
В таких случаях частый противник О-Маю по поединкам и равный ей по мастерству стражник Нагаи Ёгоро, прямодушный молодой парень, горько улыбался своим спутникам и, сворачивая на боковую улочку, оправдывался:
— Приближается норовистая лошадь из лавки «Симая»!
Упомянутый выше Хикотаро из квартала Сэтомоно приходился племянником матери О-Маю и был вторым сыном в семье оптового торговца благовониями из торгового дома «Моритая». О-Маю не сомневалась, что он готов жениться на ней лишь ради лавки «Симая».
Хоть на словах он был любезен, но когда смотрел на О-Маю, в его взгляде мелькало презрение, покорность судьбе и горечь, которую он не в силах был скрыть.
Однажды Хикотаро пришел к ним в гости, и О-Маю нарочно, чтобы он видел, принялась сгружать с телеги как раз прибывшую партию хлопка, швыряя тюки к воротам склада.
На трех возах были горы хлопка, и О-Маю поочередно то левой, то правой рукой быстро хватала двухпудовый тюк и одним махом перебрасывала его на расстояние около пяти кэнов,[56] пока не перегрузила все. Хикотаро, видя это, побледнел.
— Хикотаро-сан, моим мужем быть опасно! — сказала она с усмешкой, глядя ему в лицо, и того затрясло как в лихорадке, так что он долго не мог успокоиться.