Как и следовало ожидать, лицо его было напряжено.
— Вы теперь не бываете у нас, поэтому я сама пришла. Понимаю, вы обременены делами, но не явиться даже ради молитвы о душе зарубленного Гэндзиро — не слишком ли это бессердечно? Вы позорите ваш боевой меч. Сегодня я пришла затем, чтобы услышать — что все это значит?
То, что так трудно было произнести, она выпалила одним духом.
— Жаль молодого господина Гэндзиро. Старались ради чести и славы мастеров боя, а вот как вышло. Но если уж Гэндзиро пал от меча Мусаси — значит, судьба была к нему неблагосклонна, больше тут ничего не скажешь. Зачем думать об этом дурно?
Поднеся ко рту чай, поданный служанкой, он говорил все это без тени неловкости.
— Означают ли ваши слова то, что вам не в чем повиниться перед дядюшкой Мибу?
— Этого я не говорю. Я как раз собирался выкроить время, чтобы принести ему свои соболезнования.
— Выкроить время! Да это следовало сделать без промедления! Ведь есть еще и я. Если бы живы были братья, вы никогда не поступили бы со мной так…
На лице Но отразился гнев.
Следовало бы выплюнуть ему в лицо все слова, что просились наружу, — разве не Дзюдзо отмел ее возражения и вывел Гэндзиро на поединок?
— Забавно, госпожа Но пришла, оказывается, чтобы угрожать мне! Если так, у меня тоже есть что сказать.
Нагано Дзюдзо словно вспомнил что-то, и лицо его исказила отвратительная ухмылка.
— Что значит — «есть что сказать»?
— Сейчас объясню. Есть одно очень неприятное обстоятельство — нельзя, чтобы оно выплыло наружу, о нем я могу сказать только вам.
— Если так, я непременно хотела бы от вас услышать об этом.
Но утратила обычную свою рассудительность. Она не догадалась, что попала в ловушку, которую расставил Дзюдзо.
— В таком случае, позволю себе сказать, выслушайте же. Речь идет о том, что случилось в чайном домике на Четвертом проспекте, когда тела наши слились впервые.
Но невольно потупилась, но потому лишь, что ожидала совсем другого разговора.
Вновь у нее перед глазами встало лицо Дзюдзо в ту ночь — вдруг смолкнув, он учащенно дышит. И собственное чувство стыда — решившись, она своими руками снимает кимоно… Но покраснела до корней волос.
— Так вот, о той ночи. Я думал тогда, что это для вас впервые, но вы так громко вскрикивали… Которым же по счету я у вас был?
То, что комком стояло в груди, Дзюдзо высказал, растягивая каждое слово.
— По счету… — это как? — Сначала Но даже не поняла смысла этих слов.
— Это значит, что я спрашиваю, которым по счету мужчиной я был у вас.
— Не говорите таких ужасных слов!
Но невольно повысила голос. А еще она подумала, что теперь уже бесполезно что-либо говорить этому человеку.
— Неужели вы будете настаивать на своей невинности? Ведь вы же меня чуть не за волосы к себе затаскивали…
В лице Дзюдзо проглядывала похоть, он осклабился в безобразной ухмылке.
Черты его, которые прежде казались ей правильными, впервые были отвратительны для глаз Но.
Этот человек не оценил достоинств женщины, которой завладел.
Дочь мастера боя Но сама сняла с себя платье, словно готовый к смерти воин на поле брани. Только вот мужчина, которого она выбрала, этого не понял. Но даже если так, неужели он не мог найти иного предлога, решив порвать с домом фехтовальщиков Ёсиока и с женщиной, чьи чувства были ему чужды?
Горько было сознавать, что она так легко вверила свое тело мужчине, с уст которого слетают такие низости.
Надежда на то, что в Дзюдзо осталась хоть капля теплоты, растаяла без следа. Осталось лишь разочарование и усталость.
Метнув в Дзюдзо полный гнева взгляд. Но резко встала и выбежала вон. Слезы душили ее.
На улице, кажется, было тепло, шел небольшой дождь. С реки Хорикава доносился громкий рокот воды. Слегка моросило, и речная гладь была черна.
Когда Но вернулась в усадьбу Ёсиока, дождь уже прекратился. Со дна темноты, в которую погрузился город, лишь кое-где сочился свет.
От моста Итидзё-Модорибаси до скрещения улицы Ниси-Тоин и Четвертого проспекта, где стоит усадьба Ёсиока, ходьбы не больше получаса, весь путь лежит вдоль реки в южном направлении. Перед домом, который казался вымершим, стоял встревоженный Итибэй с зажженным фонарем.
С наступлением темноты в городе появлялись ночные грабители, могли и раздеть на улице. Женщины по ночам не ходят в одиночку.
— О-о, наконец-то вы вернулись, госпожа! Я так беспокоился, что хотел уже встречать вас, как раз вышел… Главное, что добрались благополучно. Заходите, заходите! — Итибэй толкнул маленькую калитку сбоку от главных ворот.