Раз уж Но одна возвращалась по ночным улицам, было ясно, как повел себя Нагано Дзюдзо. Итибэй все понял и счел, что в такую минуту прежде всего важно найти добрые слова. Однако хоть вид у Но был сосредоточенный и отрешенный, она вовсе не была в таком отчаянии, как думал Итибэй.
За те полчаса, пока Но, следуя за звуком воды, то шла, то бежала вдоль реки Хорикава, она сумела постичь больше, чем за все прожитые восемнадцать лет.
Предательство Нагано Дзюдзо, которое можно было бы уподобить последнему удару, несущему окончательную гибель дому Ёсиока, разбудило в ней чувство, прежде дремавшее:
— Ёсиока не погибли, конца допустить нельзя!
По мере того как ее решение крепло, гул воды и разносившиеся в темноте звуки шагов назойливо нашептывали ей эти слова.
Теперь следовало удостовериться, что слова эти действительно звучат. Не обращая внимания на то, что говорил ей Итибэй, Но подняла глаза и посмотрела на объятые тьмой ворота усадьбы Ёсиока.
Крепкие ворота, примыкавшие к воинским казармам, словно похвалялись процветанием дома фехтовальщиков Ёсиока. На одной из опор все еще висела деревянная доска с надписью: «Ёсиока Кэмбо, советник по воинской тактике в ставке сёгуна Асикага».
— Итибэй, прости меня за хлопоты, но прошу, сними эту вывеску!
— Как так «вывеску сними»… Что вы собираетесь с ней делать? — Итибэй едва ли мог разгадать намерения Но.
— На дрова ее пущу. Нагрею воды и баню устрою.
— «Нагрею воды… Баня…» Что вы такое изволите говорить?
— Да, нагрею горячей воды и искупаюсь.
— Что вы такое изволили надумать? — Лицо Итибэй выражало недоумение.
— Но ведь настоящее занятие семьи Ёсиока — красильное дело, разве не так? А эта вывеска больше ни к чему, ведь верно?
И правда, слова Но были справедливы.
Прежний хозяин велел снять эту доску после его смерти. Господин Мибу Гэндзаэмон тоже советовал это сделать, того же хотели и Сэйдзюро с младшим братом.
А уж оставлять такую вывеску на видном месте теперь и вовсе не годится. Разве не она, эта самая вывеска, послужила причиной безвременной гибели нового главы дома и господина Дэнситиро? Конечно, за долгие годы вывеска стала привычной, и Итибэй испытывал привязанность к ней, однако слова Но западали в душу, не вызывая протеста.
— А ведь верно, как вы сказали, так и есть. Ну, что же, подержите-ка вот это, — и он передал фонарь в руки Но.
Распрямив спину, Итибэй потянулся и взял вывеску в руки. Ее тяжесть отозвалась в предплечьях.
Когда они зашли в усадьбу, Но попросила сразу вскипятить воду для ванны. С этой мыслью она и возвращалась домой.
Из зарешеченного бамбуком окошка бани сочился свет. В печурке под бадьей для купания пылал огонь, который Итибэй развел, пустив на дрова вывеску фехтовального зала. Отсветы пламени делали алым и лицо Итибэй, одетого в полосатое кимоно с узкими рукавами.
— Как водичка, впору?
— Хороша!
Раз окунувшись в воду по самые плечи, Но набросила на шею полотенце, и голос ее прозвучал в ответ с чарующей ясностью. Она совсем не думала о том, что использует кипяток, для получения которого пришлось сжечь то, на что с благоговением взирали многие и многие мастера боя.
Свет от стоявшей на полке масляной лампы падал на прекрасную кожу девушки, смутно различимой в облаке пара. Горячая вода текла с тонкой шеи в ложбинку меж округлых и пышных грудей. Нежная белая кожа стала розовой.
За мытьем Но углубилась в созерцание своего тела. Плавно изогнутая линия от груди к низу живота. Округлость бедер. Ей горько было сознавать, что вся эта красота столь безрассудно была отдана ею такому недостойному мужчине, как Нагано Дзюдзо. Миямото Мусаси убил ее братьев. Но как мастер боя он во много раз превосходит Нагано. Он целиком и без оглядки посвятил свою жизнь искусству меча. Так насколько же он надежнее тех недалеких людей, коими полон сей мир тщеты!
Вот такому человеку она должна была вверить свое тело, — так думала Но. Такой мужчина понял бы, почему она сама, собственными руками, сняла с себя одежды.
Колкие слова Нагано Дзюдзо все еще вспоминались с болезненной остротой.
Ее вдруг подозрительно бросило в жар.
Словно застыдившись этого, Но поднялась и вышла из ванны. Во влажном тумане мелькнула яркая нагота.
— Итибэй, завтра пойдем к дядюшке Мибу.
— Ладно, — отозвался из-под зарешеченного бамбуком окошка теплый голос.
Из сада доносился аромат цветущих слив.
Храм Мибудэра относится к числу старых храмов буддийской секты Сингон, его еще во 2-м году эры Сёряку (991 г.) основал монах Кайкен из монастыря Миидэра. Во 2-м году эры Сёан (1293 г.) преподобный Энгаку, именуемый восстановителем традиций, проводил здесь большие молельные собрания, и для их участников разыгрывали представления. Очень скоро они получили название «Мибу-кёгэн»,[132] и их стали показывать регулярно.