Савелий, вероятно истолковав взгляд Павла по-своему, обернувшись к сыну, поторопил его:
— Побыстрей дрова пихай, видишь, с открытой дверцей она, проклятая, ишшо хуже дымит. Надымил, ажно в горле першит... Ну дак чо на второ, сказывай!
— А во-вторых, — уверенней продолжал Павел, — на костылях Николай до пасеки и за два дня не дойдет. На лошади если сюда приехать — тоже не выход, и долго это, а ему нужна помощь немедленная, и местность здесь — буреломник да болото.
— Ну дак чо теперь, помирать ему тут? — рассердился напряженно слушавший Савелий. — Не пойму, к чему клонишь?
— Зачем помирать? Пускай живет на здоровье! — заулыбался Павел, но, увидев, что Савелий начал нервно теребить бороду, торопливо и серьезно обратился к Николаю: — Скажи, сколько килограммов ты весишь?
— Зачем это знать тебе? — настороженно спросил Николай.
— Я же серьезно спрашиваю.
— Ну, допустим, семьдесят два килограмма, что дальше?
— Я так и думал! — удовлетворенно кивнул Павел. — Семьдесят два плюс одежда, итого — восемьдесят кило. До пасеки, если идти напрямик, километров семь-восемь. А мне не однажды приходилось из тайги выносить в промхоз мясо и кабана, и изюбра... Да еще и капканы, и приманка, и карабин — килограммов на семьдесят грузу набиралось. Вытаскивать за пятнадцать километров, и ничего, терпимо...
— Ты что же, предлагаешь вытащить меня из тайги на себе, как борова? — едко усмехнулся Николай.
— Совершенно верно, только не как борова, а как больного человека.
— Ну-ну, спасибо, — продолжал усмехаться Николай. — Только, во-первых, жидок ты, конек-горбунок, упадешь подо мной на первом километре. Во-вторых, я просто не сяду на тебя.
— Ты это, Павелко, сурьезно предлагашь? — недоверчиво спросил Савелий, беспокойно заерзав вдруг и заозиравшись, точно потерял что-то.
— Нам нынче не до шуток, Савелий Макарович.
— А как же ты его понесешь, на закорках-то разве удержишь? Ну, тигру-то я видал, как ты пер, — крепок, не сумлеваюсь. Так ведь тигра в мешке, мешок с лямками... А так руками надо под коленами держать — не удержишь долго-то? Кабы вот на лямках...
— Так я, Савелий Макарович, это дело еще с десятого класса освоил! — улыбнулся Павел. — Кольку Кузьмина тащить вот так же пришлось. Женьшень пошли искать на Каменную горку, а его там змея укусила. Взял я Кольку на спину, да скоро и в самом деле руки онемели. Ну тогда я привязал к пустому рюкзаку перекладинку, вроде качели, веревочные стремена к брючному ремню пристроил. Сел Колька на эту перекладину, ноги в стремена, обхватил меня за шею, и четыре километра до поселка я его чуть не галопом провез. А он ведь, сами знаете, громила какой против меня. Так что, Савелий Макарович, затея эта вполне реальная...
— Чушь и бред — твоя затея! — Николай резко поднялся, поджав правую больную ногу, опершись рукой о край стола, допрыгал до нар и, пробравшись к стене, демонстративно улегшись на спину и закинув руки за голову, проговорил раздраженно и категорично: — Чушь и бред! Даже если и способен ты вынести меня, это еще не значит, что я дам на это свое согласие...
— Послушай, Николай! — как можно мягче и дружелюбней сказал Калугин. — Ты, пожалуйста, не думай, что я хочу показать Лошкаревым свою силу и выносливость и этим все-таки завоевать вашу благосклонность или как-то ущемить ваше достоинство. Ничего уже мне не нужно от вас. Абсолютно ничего! Тигров я с вами ловить больше не буду, сам отказываюсь от этого. Но сейчас мы обязаны не только о себе думать, но и о других тоже. Через два дня надо быть у Евтея Макаровича... У нас единственный выход, который я предлагаю. Если снегопад не перестанет к вечеру, то за сутки снегу навалит по пояс, и тогда мы все здесь застрянем... Ты же образованный, умный человек...
— Я уже сказал свое решение, — сдерживая раздражение, глухо проговорил Николай и отвернулся к стене.
— Ну и глупо! — рассердился Павел. — А главное — эгоистично! Ну хоть вы ему скажите, Савелий Макарович. Убедите его в том, что это единственный выход...
— Не надо ни в чем убеждать меня!!! Понятно тебе или нет?! — Гневно выкрикнул Николай, вновь переворачиваясь на спину. — Как сказал, так и будет! Пойду на костылях...
— Ну и будешь шкандыбать три дня!
— Да хоть неделю буду шкандыбать, какая тебе разница?!
— Мне-то нет разницы, — подчеркнуто спокойным голосом согласился Павел и холодно закончил: — Да Евтею с Юдовым далеко не все равно. И Савелию Макаровичу, отцу твоему, тоже не все равно. Как видишь, всем не все равно, только тебе все равно — так получается?