«Ну, погордись, погордись, племянничек, да лишь бы делу не помешал», — думал Евтей, радуясь тому, что удалось уладить дело мирным путем. И то сказать, разумно ли братьям, прожившим жизнь в согласии друг с другом, под старость лет вдруг перечеркнуть все и поссориться людям на смех. А из-за чего? Из-за Пашки разве? Из-за Николая! Корысть у него — боится Павла, как бы Павел через год-два тигроловство не возглавил, тогда ему, Николаю, не ровен час, и на дверь укажут. Под крылом-то у папаши и тепло и надежно, да к тому же и покомандовать можно. «Ах ты, племяш, племяш...» — Евтей с сожалением покосился на племянника, невольно вздохнул и, спохватившись, что этим может оскорбить Николая, пожаловался на боль в пояснице:
— Чтой-то спина побаливает. — И, еще раз вздохнув, теперь уже притворно, дунул на огонек коптилки.
— И то верно, — согласно кивнул Савелий брату, — давно уж светло, а она все коптит, проклятая, индо в носу от копоти першит. — О вчерашнем споре Савелий не напоминал.
Евтей видел и без слов, что брат и племянник, вероятно успев посоветоваться, решили допустить Павла в бригаду, но может статься, что они оба все-таки против Павла, а молчание Евтеево воспринимают как знак согласия. Чтобы рассеять свои сомнения, Евтей, покашляв в кулак, осторожно спросил Савелия:
— Как планируешь, Савелко, ходить? Мы-то с Павлом до конца уж эту сторону проверим, дальний ключ вывершим, а ты с Николаем куды планируешь?
— Да куды ж итти нам, кроме Евсейкиного ключа? Вот туда и пойдем. Ишшо, может, на ту сторону заглянем.
— Ну и добро, добро, — удовлетворенно кивнул Евтей.
Выйдя из избушки, перед тем, как разойтись, Евтей задержал брата и негромко, чтобы не слышал топтавшийся около собак Николай, попросил:
— Слыш-ко, Савелко, ты ежели рано возвернешься в зимовье, приди к Пашкиной нодье, тут она, рядом. Дождись нас у нодьи-то, чайку попьешь. Я чего опасаюсь-то. Пашка парень хоть и настырный, да скромный, опять же — гордости в нем не меньше, чем у твоего Николая... Он вить коли узнает, что ты против него, то ни в жисть в бригаду не пойдет.
— Ну дак чо, письменное приглашение писать мне ему ишшо надо? — раздраженно спросил Савелий.
— Ты не злись, Савелко, не на что злиться-то. А коль уж решился взять Павла, значит, сделать надо все по-человечески.
— Ну, дак чо надо? Рази я возражаю?!
— А надо, Савелко, вот чего, — миролюбиво продолжал Евтей. — Вечером приди к нодье да просто пригласи Павла словесно, дескать, айда, Павел, к нам в зимовье, хватит таиться, так-то и нам, и тебе спокойней будет. Вот только и всего, братушка... Сделаешь, нет, тако дело?
— Ну дак чо, придется сделать, раз уж твой Павел такой скромница, — ворчливо пообещал Савелий. — Хорош скромник, нечего сказать — всех переполошил, перессорил, и ишшо его уговаривай...
Еще издали по походке Евтея, по выражению его заросшего лица Павел угадал хорошее настроение старика. «Неужели договорился с бригадой?» — подумал Павел.
А Евтей, между тем приближаясь к нодье, решил вначале помучить Павла, не открываться ему сразу, изо всех сил пытался напустить на свое лицо строгость и недовольство. Но губы все-таки предательски морщились, раздвигая улыбкой усы и бороду, придавая лицу выражение крайнего довольства. И сообразив наконец, что Павла обмануть не удастся, Евтей махнул рукой и, широко, открыто улыбаясь, издали возвестил:
— А ну-ка пляши, пляши давай, кандидат в тигроловы!
— Неужели приняли, Евтей Макарович? — радостно воскликнул Павел.
— Приняли, приняли! Да как же не принять такого молодца?
— И Николай тоже принял, не возражал?
— И Николай тоже принял, — а куда ему деваться? — продолжал возбужденно говорить Евтей, но, заметив недоверчивый взгляд Павла, добавил: — Ну, покуражился малость для порядка, а потом согласился.
— А Савелий Макарович, как он отреагировал?
— Ну, Савелко-то всей душой! Он с самого начала твою сторону держал, а вчера так и заявил Николаю: «Этого парня нельзя отталкивать, а надобно испытать на прочность, должен из него выйти настоящий тигролов!» — Евтей, себе на удивление, лгал до того вдохновенно, что не только Павла убедил, но и самого себя в искренности слов своих. — Теперь они, Николай и Савелий, будут испытывать тебя на прочность. По-всякому будут испытывать: где делом, а где и словом, может, и упреком. Выдержишь все, стерпишь — останешься в бригаде, не выдержишь — убежишь, скатертью дорога тебе. Так Савелий сказал: «Раньше учеников линейкой по голове били и уши им драли учителя, а приходилось терпеть». — Евтей перестал улыбаться, испытующе посмотрел на насторожившегося парня. — Стало быть, Павелко, ежели истинно хочешь быть тигроловом, мой тебе совет: гордыню свою усмири, что бы тебе ни говорили, — молча терпи. Веди себя с достоинством, не принижайся, просто молчи, и все. Молчание — золото! Истинно говорят: время собирать каменья и время разбрасывать их; сейчас твое время молчать и собирать каменья. Понял ли?