— Слышь, Евтеюшко! — окликнул брата отставший Савелий. — Не пора ли нам место для нодьи подыскивать? Солнце-то, вишь, за сопкой уже.
— Да я уж тоже об этом подумал. Вон за тот кедровый носок пройдем — там и будем искать подходящую кедру.
За кедровым носком подходящего сухого кедра, годного для нодьи, не оказалось. Подходящий кедр удалось найти лишь через час ходьбы на крутом неудобном для табора склоне. Но дальше идти и отыскивать другое, более подходящее место было рискованно: уже смеркалось, и надо было спешить с устройством табора.
В десять вечера взошла луна. Поужинав и покормив собак, сморенные усталостью тигроловы легли спать.
Внизу, как и предполагал Павел, спать было очень холодно, все тепло от нодьи уходило вверх, а снизу от подножия склона тянуло холодом так, что приходилось вертеться, подставляя к нодье то спину, то грудь, то бока.
Павел посмотрел на Евтея — тот лежал скорчившись, спиной к огню, с головой укрывшись шинелкой, со стороны огня она едва заметно парила, а с другой стороны была покрыта инеем, в инее была и торчащая из-под шинели борода. Павел привстал, посмотрел через пламя. Лошкаревы спали, блаженно вытянувшись, подставив заголенные спины жаркому огню.
Нодья горела ровно и хорошо, но все равно то Евтей, то Павел, просыпаясь от холода, поправляли ее, завидуя безмятежно спящим на той стороне Лошкаревым. И, как назло, ночь была ужасно морозная и оттого казалась нескончаемо длинной. Кое-как продремав до шести утра, Евтей и Павел, потеряв всякое терпение, разожгли костер и принялись варить завтрак и сушить на себе одежду. Залитая лунным светом тайга стояла вокруг темным оцепеневшим войском, ощетинившись острыми копьями и шлемами. Трещали от мороза сучки, но Павлу казалось, что трещат копья и тихо позванивают кольчуги. Павел представил себе, как ползет на тайгу, поблескивая квадратными железными щитами, бессчетное число трелевочных тракторов, а за тракторами люди в пластмассовых касках и с бензопилами...
Проснулся Савелий. Встав на колени, потер глаза, глотнул едкого дыма, пахнувшего на него от пышущей жаром нодьи, и закашлял, помешав Павлу дорисовать нелепую фантастическую картину сражения деревьев с тракторами.
— Ну, как спалось, Евтеюшко? — подходя к костру, участливо спросил Савелий.
— Как у Христа за пазухой, братец, — сердито проворчал Евтей, снимая с таганка закипевший чайник. — Спрашиваешь, будто не знаешь, как на уклоне возле нодьи спать.
— Да знаю, как не знать, — виновато признался Савелий. — Хреновое место попалось. Нодья хороша, а место — вишь какое...
— Да вижу, вижу, не слепой, чай. Тебя я, што ли, упрекаю? Сам привел сюда вас, сам и место неудачное выбрал.
— Ну, ничо, Евтеюшко, ничо... — Савелий широко с удовольствием зевнул. — Следующую нодью на хорошем месте поставим.
— Кто знает, может, и на худшем. Буди Николая-то, хватит, поди, спать, рассвета дожидать не станем, пока луна ярится, можно и при ней по тигриному следу идти.
— И то верно, Евтеюшко, кто рано встает, тому и бог дает, — охотно согласился Савелий. — Мороз-то седни, мороз... — И, зябко поведя плечами, пошел к нодье будить разоспавшегося Николая.
Выйдя на тигриный след, Евтей пропустил Павла вперед:
— Иди-ка, Павелко, у тебя глаза позорче моих, не ровен час, в лунном свете тигриную тропу с кабаньей перепутаю. Когда совсем развидняется, тогда подменю тебя.
«Я могу и без подмены по любым следам ходить», — подумал Павел. Но вслух ничего не сказал, только кивнул и быстро уверенным шагом пошел по следу.
Вскоре рассвело, но Евтей сзади молчал. Солнце поднялось над сопками. Евтей по-прежнему не окликал Павла, и Павел воспринял это молчание как знак одобрения. Так и вел он бригаду до самого вечера, там, где надо, легко и быстро распутывая тигриный след. Тигроловы ни во что не вмешивались, видно, проверяли Павла.
Место для нодьи Павел тоже выбирал сам. И когда подтаскивали бревна, командовал Павел: «Раз-два, взяли! Ищще, взяли!»
Место оказалось ровное и защищенное от ветра с одной стороны склоном сопки, с другой — густым елово-пихтовым лесом. И даже незамерзающий ключик-родник протекал рядом с нодьей. По бокам нодьи из валежника соорудили две стенки полуметровой высоты, загребли их снегом с внешней стороны, и получился табор — хоть куда!
Лицо Евтея удовлетворенно сияло. И даже Савелий, сдерживающий свои положительные эмоции к Павлу, не выдержал и, взглянув со стороны на ровно пылающую нодью и на уютный табор, покачав головой, одобрительно сказал: