– Нет, подожди, я же должен тебе сказать… – Однако соблазн был слишком велик. Он с полным отчаянием почувствовал, как пальцы его послушно стали освобождать от петли верхнюю пуговку на лифе. Он стиснул зубы, пытаясь сосредоточиться на том, что собирался сказать.
– Я же все пытаюсь сказать тебе, что люблю тебя, черт возьми!
Он вновь застонал, но уже от отвращения к себе. Он снова все сделал не так: уставился на ее груди и сказал им, что любит ее. А она терпеть не может, когда мужчины глазеют на ее грудь. Он тихо чертыхнулся.
– Я тоже люблю тебя, Майлс. – Он тут же поднял голову, и Лили одарила его своей самой нежной, самой чарующей улыбкой. – А теперь, почему бы тебе все-таки не расстегнуть твои любимые пуговицы?
Он так хотел быть торжественно-серьезным… Вот сейчас он скажет ей что-то очень важное для них обоих. Он столько раз повторял про себя эти слова, репетируя часами свой монолог об их новой жизни… Однако как назло не мог вспомнить ни одного слова.
И тогда… тогда он попытался выразить телом все то, что таилось в его сердце. Он долго и нежно ласкал ее, вкладывая в эти ласки всю силу своих чувств, которые значили для него гораздо больше, чем телесное наслаждение. Потребности души были для него куда важнее зова плоти, и он очень хотел, чтобы она это поняла.
На следующее утро он проснулся в одиночестве.
Его рука растерянно пошарила рядом – пусто, только холодные простыни. Он сквозь сон нахмурился, ибо никак не ожидал, что она ускользнет от него утром. Ведь он хотел наконец рассказать ей, как он ее любит и что она теперь – самое дорогое в его жизни, черт бы ее побрал!
Проклятие!
Он взглянул в окно и с удивлением понял, что уже довольно поздно. Обычно он просыпался на рассвете. Но, когда герцог понял причину столь необычной для него сонливости, морщины на его лице разгладились, и он улыбнулся. С тех пор как он встретил Лили, это была первая ночь, когда он заснул совершенно спокойно, в мире с самим собой. И не только с самим собой, но и со своей новой жизнью. Прекрасная Тигровая Лилия – теперь совсем его. Ее любовь к нему никогда не исчезнет, согревая его до самого последнего его вздоха. И он хотел, чтобы она была здесь, хотел ощутить ее в своих объятиях сию минуту. Он вздохнул… Пора бы уже привыкнуть к ее нраву, совершенно непредсказуемому. Он никогда не мог угадать наперед, какие еще сюрпризы она ему готовит. И за это любил ее еще сильнее.
Джек лениво, взмахнул рукой, отгоняя надоедливых мух. Голоса уличных торговцев перекрывались грохотом повозок и карет, проезжающих по Бонд-стрит. С высоты козел Джек с ленивым интересом оглядывал улицу, дожидаясь, когда герцогиня закончит свои дела в граверной лавке мистера Милтона. Утро выдалось необычайно жаркое, и Джек, скинув ливрею, положил ее рядом с собой на сиденье, нетерпеливо поглядывая на витрину, где были выставлены образцы товаров – карточки, эстампы, гравюры. Что делалось внутри, рассмотреть было невозможно, и он не знал, долголи ему еще томиться тут на солнцепеке.
Вдруг из переулка, находившегося сразу за магазином, раздался крик. Джек увидел какого-то здорового парня, видимо работника граверной мастерской, бегущего по направлению к карете. Фартук парня был заляпан черной типографской краской, а на лице читалось лихорадочное возбуждение. Рука Джека невольно потянулась к висящему на поясе ножу. Стиснув рукоятку, он выжидательно взглянул на подбежавшего.
– Эй! Ты человек герцогини? – спросил тот. Джек кивнул, охваченный недобрыми предчувствиями.
– Герцогиня сомлела и чуть не потеряла сознание. Ее вывели к задней двери, чтоб она глотнула свежего воздуха, но тут ей стало совсем худо. – Он указал большим пальцем куда-то назад, через плечо. – Она сейчас там. Выворачивает наружу весь свой завтрак. Надо бы довести ее до экипажа.
Джек тут же соскочил с козел и бросился в переулок, слишком узкий, чтобы там могла проехать карета герцога.
– Там, за углом, – напутствовал его парень. Джек прошел по короткому переулку. Но едва он завернул за угол, как в то же мгновение почувствовал сильный удар по голове чем-то очень тяжелым и твердым. Больше он уже ничего не слышал и не видел, свалившись без чувств к ногам «гравера».
– Они очень славные, мистер Милтон, – Лили вернула хозяину мастерской образцы приглашений и стряхнула со своего бледно-лилового платья бумажные обрезки. – Когда вы сможетеих сделать?
– После полудня будут готовы, ваша светлость. – Мистер Милтонмахнул рукой в сторону зеленой занавески, которая закрывала дверь позади прилавка. Лили услышала приглушенные ритмичные звуки печатного станка. Едкий запах типографской краски наполнял помещение магазинчика. – У нас не слишком много времени, поэтому я очень надеялся, что вы одобрите эскиз. Напечатаем сегодня, как мы и договаривались.
– Я очень ценю ваше усердие, мистер Милтон.
– Счастлив услужить, – ответил тот с подобострастным поклоном.
Он подошел к стеллажам у стены. На одной из полок были образцы конвертов – всех размеров и форм. Мистер Милтон достал плотный белый конверт, отделанный золотой фольгой.
– Вот этот конверт тоже отделан по краю золотом, он очень подойдет к вашему приглашению, миледи. Не угодно ли включить в ваш заказ соответствующее количество этих конвертов?
Лили кивнула.
– И конверты, и приглашения отправьте ко мне домой.
– Слушаюсь, ваша светлость. – Мистер Милтон снова низко поклонился и проводил Лили до двери магазина.
Лили вышла на улицу улыбаясь, довольная своим столь удачным визитом к граверу и просто довольная собой. Теперь она со спокойной совестью могла вернуться к своему мужу. Сегодня утром ей потребовалась вся ее сила воли, чтобы покинуть теплое гнездышко их постели. Ремингтон продолжал обнимать ее даже во сне. Его руки заботливо поглаживали ее, когда она неосознанно двигалась во сне, и ее тело отзывалось на его ласки. Лили радостно улыбнулась, вспоминая выражение его лица, когда он говорил ей о своей любви. Это звучало как клятва. Видимо, для того, чтобы возместить краткость своего объяснения, он часами нашептывал ей всякие нежности, большую часть которых она не смогла разобрать. И теперь она просто не чаяла услышать, какие слова он приготовил ей сегодня утром.
Поглощенная этими радостными мыслями, она не сразу заметила, что ее кареты нет. Лили встревоженно огляделась, но ни Джека, ни великолепного черного экипажа Ремингтона с герцогским гербом на дверцах нигде не было. Вместо него прямо перед ней стояла потрепанная дорожная карета темно-бордового цвета, и кучер, высокий крепкий малый со шрамом на щеке, спрыгнув на землю, направился, прямо к ней. На нем был желто-коричневый длинный плащ, полы которого закрутились вокруг высоких, из дорогой мягкой кожи сапог, и широкополая касторовая шляпа, которую он тотчас приподнял, приветствуя Лили.
– Доброе утро, ваша светлость. Мой хозяин просит вас уделить ему несколько минут.
Лили сразу не понравился этот человек. Что-то в его поведении насторожило ее, и в мозгу прозвучал тревожный предупреждающий сигнал. Она вновь оглянулась, надеясь увидеть Джека.
– Ваш кучер был вынужден уехать, – сказал этот неприятный человек, словно прочтя ее мысли. – Если вы подойдете к экипажу, лорд Гордон вам все объяснит.
– Вы работаете у лорда Гордона?
Кучер кивнул, и Лили мгновенно почувствовала облегчение. Прикусив нижнюю губу, она в нерешительности посмотрела на карету. А затем последовала за кучером. Дверца кареты отворилась, Гарри, поклонившись, помахал ей рукой. На его лице на этот раз не было обычной, веселой улыбки, а голубые глаза смотрели с грустным сочувствием.
– Надеюсь, мы не слишком напугали вас, Лили? Как удачно, что мы встретились. Я только что от лорда Холибрука, и у меня для вас печальные новости. – Он потер лоб, затем неуверенно посмотрел на нее, словно сожалея, что ему приходится сообщать ей столь неприятные вещи. – Я поехал туда, надеясь выслушать мнение лорда Холибрука по поводу свитков, которые я только что приобрел, однако еще до моего прибытия произошло несчастье.