Итак, Петр Васильевич Губченков. Или просто Сохатый, как нарекли этого предпринимателя в Стожарах. Что и говорить, аппетит у мужика был зверский, и это наводило на определенные размышления.
«Получается, что у Губченкова был еще более крутой оптовый покупатель, причем, возможно, за тысячи километров отсюда, скажем, в той же Москве, куда он, имея свободный доступ железнодорожного вывоза, мог переправлять уже готовый товар для окончательной продажи, — рассуждал Мотченко. — Ну а если он мог нанять одного батрака, то почему бы не нанять ему двух, трех или, скажем, целую бригаду из стожаровских мужиков?»
На эту же мысль наводила и обнаруженная землянка на склоне выгоревшей сопки.
— Как думаешь, Иван, кто еще из поселковых мог бы батрачить на Губченкова? — вернулся к допросу Мотченко, когда Назаров уже дал первые показания.
Вскинувшись, словно он уже давно ждал этого вопроса, Назаров прижал руки к сердцу.
— Поверь, Афанасий Гаврилыч, честное слово, не знаю. Как соседу тебе говорю.
— Ну, может, все-таки вспомнишь, — продолжал допытываться Мотченко. — Сам ведь догадываешься, не ты один у этого гада в батраках ходил.
— Думал, конечно, и об этом, но… — Словно каясь перед начальником, Назаров виновато пожал плечами: — Дай подумать.
Несколько раз затянувшись «беломориной» и, видимо, немного успокоившись, произнес не очень-то уверенно:
— Не знаю, конечно, то ли говорю, но один раз, когда у Сохатого на складе продуктами отоваривался, хмыря одного видел. Рюкзак у него с собой был, вместительный такой рюкзак, а в нем — сетка капроновая. Такая же, как ты у меня изъял, китайская. Я ее сразу приметил. Сам знаешь, китайского дерьма в продаже полно, но таких сеток днем с огнем не сыщешь, а тут вдруг — и у него, и у меня.
— Что за хмырь?
— Не знаю, Губченков нас не знакомил. Но рожа, должен сказать, паскудная. Он меня как увидел, сразу засобирался, рюкзак с той сеткой завязал и тут же отвалил. И все. Больше я его ни разу не видел.
Мотченко внимательно рассматривал Назарова, — не врет ли, желая заслужить снисхождение?
— Но ты хоть можешь сказать, из местных он, стожаровский, или все-таки пришлый?
И вновь Назаров виновато пожал плечами.
— Ну-у, я, конечно, не уверен, но думается, что все-таки пришлый…
Воспроизведя в памяти показания Назарова, Мотченко даже не заметил, как вертолет пошел на левый разворот, и, только когда машина круто накренилась, с силой потер начавшие слезиться от напряжения глаза. Однако, кроме наваливающейся на них тайги, ничего примечательного не увидел.
«А ведь прав, пожалуй, был Грязнов, — подумал он. — И в землянке той на пожарище браконьерил не кто иной, как Кургузый. Видать, Шаманин вычислил его каким-то образом, оттого и не сказал ничего ни летнабу, ни своим парашютистам. Боялся молвы стожаровской, что счеты с ним сводит из-за той же Маринки…»
— Гляди-ка, Афанасий Гаврилыч, — позвал пилот. — Да не туда. Вон, чуть левее.
Мотченко посмотрел в ту сторону, куда показывал командир машины, но, кроме очередного медведя, мелкой трусцой бежавшего к зарослям, ничего не увидел.
— Да ты внимательней… внимательней смотри, — тыкая пальцем в иллюминатор, кричал пилот. — Вишь, медведь ямку под бережком разрыл? То-то и оно. Видать, кто-то кетой и здесь балуется, а все внутренности в ямы зарывает, дабы рыбнадзор или милиция это место не оприходовали. Врубаешься?
Только теперь, приглядевшись внимательней, Мотченко увидел под берегом неглубокую яму, вокруг которой были разбросаны рыбьи потроха и головы.
Мотченко тут же попросил пилота:
— Сделай-ка небольшой кружок, может, его стоянку увидим.
Почти зависшая над водой машина дрогнула и, нагоняя воздушным потоком мелкие частые волны, устремилась вперед. После чего немного поднялась и уже на высоте ста метров сделала один круг, затем еще один.