В груди вдруг перехватило дыхание, и что-то острое кольнуло под сердцем.
Будто пробуждаясь, он тряхнул головой и словно бы трезвыми глазами посмотрел на Сохатого. Тот стоял спиной к нему у допотопного буфета, с интересом разглядывая запрятанную под стекло картинку: белокожая, напрочь голая бабенка, по которой могла бы тосковать ночами вся камера в СИЗО, подняв руки, укладывала волосы, а у ее ноги, при виде которой могло перехватить дыхание, пристроился черный, как начищенный милицейский сапог, негритенок.
Увлеченный этой бабенкой, которую тронь, казалось, и оживет, он не услышал, как из-за стола поднялся Семен, как прихватил правой рукой бутылку за горлышко и с размаху опустил ее на запрятанный в плечах затылок…
Сохатый пошатнулся всем корпусом, как волк, крутанулся к Семену:
— Сука! Ну, гляди, с-с-сука…
С трудом удерживаясь на ногах, он ухватил за спинку стул и швырнул в Семена. Тот успел уклониться, раздался дрязг разбитого оконного стекла, и стул вместе с осколками вылетел на улицу.
Диким криком заверещала появившаяся в дверях Зинка. Не обращая на нее внимания, Семен опрокинул на Сохатого стол и что было сил ударил его кулаком в лицо.
По-прежнему в коридоре орала звериным бабьим криком Зинка, а на улице гудела собравшаяся под высаженным окном толпа. Кто-то требовал милиционера…
Под окном продолжали шуметь люди, а в дверь уже настойчиво звонили, как могут звонить только представители закона.
Безвольно опустив руки, Семен тупо смотрел на обмякшего, совсем непохожего на себя Сохатого. Неловко подвернув руку, уткнувшись лицом в пол, он лежал в луже крови, словно напоказ выставив рваную рану на затылке, из которой, заливая мощную шею и воротник клетчатой ковбойки, текла кровь.
Валялся опрокинутый стол, тускло зеленели на полу битые стекла бутылки. Остро, до тошноты, воняло разлившейся по полу водкой.
Глядя на все это безобразие, тоскливо, будто по покойнику, подвывала Зинка. Не обращая внимания на звонки и стук в дверь, она присела было на корточки, чтобы собрать осколки, но вдруг резко выпрямилась, с ненавистью уставилась на Семена.
— Сволочь, гад, бичара проклятый! — кричала она. — Сам ничего не имеешь, так и меня по миру пустить хочешь? Паразит проклятый! Где я теперь денег на окна возьму? Может, ты расщедришься? А ну плати, гад!
Семен, казалось, даже не замечал этого крика, и только в тот момент, когда, казалось, она уже готова была вцепиться ему в волосы, процедил, даже не повернув головы:
— Закройся, фуфло нечесаное. Да дверь открой. А то ведь менты и выломать могут.
Зинка заголосила еще больше, и ее припухшее лицо скривилось от ненависти.
— Сволочь! Бичара! Знала бы — в жизнь не приняла. А то ведь, бичара проклятый… жить, Зина, будем… чтоб все по-людски… И на вот тебе — по-людски!
Она сунулась было к Сохатому, склонившись над ним, как вдруг резко распрямилась и с ужасом в глазах уставилась на своего сожителя.
— А если… если убил?
— Не болтай лишнего, дура! — оборвал ее Семен. — Говорят тебе, дверь открой.
— Да, да, щас…
Не спуская остановившегося взгляда с распластавшегося по полу гостя, Зинка отступила на шаг и, зажав рот пухлой ладонью, боком, по-рачьи, двинулась к двери. Но туг же остановилась, просящее посмотрела на Семена.
— А может, не надо… открывать? Позвонят, позвонят — и отвалят. А мы… того? Может, и не убил еще. А?
— Открывай, дура! — выдавил из себя Семен, но, видя, что Зинка продолжает все так же оторопело стоять, уставившись на Сохатого, сплюнул и, обреченно вздохнув, прошел в полутемный коридорчик. Щелкнул запором.
— Чего не открываете? — хмуро спросил рослый сержант, переступая порог. За ним стоял еще один милиционер и так же хмуро смотрел на Семена и выскочившую следом за ним в коридорчик все еще подвывающую Зинку.
— Чего это у вас тут стекла летят? Дрались, что ли? — подозрительно спросил он, рассматривая покрасневшее, с грязными потеками черной туши Зинкино лицо.
— Да! — схватилась за соломинку воспрянувшая Зинка. — Малость того… поссорились. Выпивши он пришел, правда, совсем малость, ну я и…
— А чего ж стекла бить, если совсем мало выпивши пришел? — удивился сержант. — Совсем, что ли, у вас, баб, крышу снесло?
— А я это того… нечайно, — продолжала крутиться Зинка, загораживая собой дверь в комнату. — Вы уж простите меня, ради бога. А стекла на улице… стекла я мигом приберу.
— Вообще-то, в отделение бы вас обоих свезти, — с ленцой в голосе процедил сержант, — да штрафануть бы вас по всем правилам под протокол…