Наконец-то он дочитал заключение до конца, какое-то время молчал, беззвучно двигая губами, а потом передернул плечами и снова вопросительно уставился на Грязнова:
— А я-то тут при чем? Зачем вы мне это заключение суете? Я говорил уже, пистолет этот мне Кургузый подсунул. Его работа, его… козла поганого.
Казалось, попади сейчас в его руки Семен Кургузое, и он разорвет его на части.
— Хорошо, — согласился с ним Грязнов, — пусть будет по-вашему. В таком случае прочтите и это.
И он протянул ему заключение сравнительной баллистической экспертизы.
И чем дальше читал второе заключение Губченков, тем более Грязнов убеждался, что стрелял в Шаманина не он и что убит Сергей из изъятого у него пистолета, узнал только сейчас.
Лицо Губченкова как-то сразу одрябло, потеряло свою жесткость, на лбу выступила крупная испарина. Какие-то строчки он перечитал дважды, похоже не понимая их смысла, а когда дочитал до конца, безвольно опустил голову и положил протокол на краешек стола.
Молчал и Грязнов.
Молчание затягивалось, и казалось, что прошла целая вечность, прежде чем Сохатый выдавил из себя глухо:
— С-сука!
— Это вы относительно меня? — поинтересовался оживившийся Грязнов.
Губченков опять замолчал надолго, наконец поднял на Грязнова потускневший взгляд и как-то очень уж невнятно пробормотал:
— Вы-то здесь при чем?.. К нему, — кивнул он головой в сторону окна, — к Семену, козлу вонючему.
— В таком случае, вопрос: с какой целью вы приехали в Хабаровск и пришли к нему домой?
— Чего? — словно не понимая, о чем его спрашивает этот незнакомый мужик, переспросил Сохатый и тут же поправился: — С какой целью? Так мы же с ним, с гнидой, кореша старые. В колонии вместе срок тянули, в одном отряде были. Баланду, как говорится, из одной плошки у костра хлебали.
Он замолчал, словно отходя от первого шока, поднял на Грязнова уже более спокойный взгляд.
— М-да, — протянул он, — хлебали, хлебали и дохлебались.
Задумавшись, провел пятерней по волосам, почесал заросший щетиной подбородок и, как бы продолжая прерванный рассказ, который для него самого был неприятен, вздохнул обреченно:
— Прибежал он как-то ко мне…
— Кто?
— Семен прибежал, Кургузый, рожа вся опухшая с похмелья, и говорит: выручай, мол, Петро. Схрончик мой с рыбой да икоркой Маринкин муженек накрыл. Сваливать надо, а деньжат нет.
— Маринкин муженек — это Сергей Шама-нин? — на всякий случай уточнил Грязнов.
— Ну да, Шаманин, парашютист, — кивком подтвердил Сохатый. — Так вот и говорит: выручай, брателло, скоро отдам. А я как раз подкопил малость, мотоцикл хотел купить — в общем, выручил козла. А тут на днях весточка от него пришла. Приезжай, мол, в Хабаровск по такому-то адресу, должок верну. Сам-то он не мог в Стожары сунуться, коль за ним дело такое. Это ж надо, такого парня из-за поганой рыбы шлепнуть!..
Видимо, очень осуждая в душе убийство парашютиста, Сохатый замолчал и облизал пересохшие губы.
— Короче, я к нему и привалил из-за собственной дурости. Хотел как лучше, а оно вон как обернулось…
И опять замолчал, потрогав рукой еще не зажившую на голове рану.
— Короче, сунулся я по этому адресу, а он у шлюхи какой-то обретается. Ну, поддали, само собой, потом еще немного, — смотрю, а она ко мне клеится. Ну, мне-то она до фонаря, а этот козел… То ли приревновал меня к ней, то ли специально для этой цели заманил. Короче, когда я отвернулся, он меня сначала бутылкой по черепушке, а потом…
И он ткнул пальцем в расплывчатые синяки под глазами.
— В общем, когда в ментовке, извините, в отделении милиции пришел в себя, они мне пистолет в руки суют и говорят: «Колись, мол, откуда у тебя этот ствол?»
Видимо, припоминая свой первый допрос, Губченков даже плечами передернул.
— И что? — поинтересовался Грязнов. — Раскололся?
— В чем? — вопросом на вопрос ответил Сохатый. — В том, что я впервые вижу этот ствол?
Искренне возмущенный Губченков говорил еще и еще, — и все это время Вячеслав Иванович внимательно слушал задержанного, пытаясь по интонации и полутонам отличить ложь от правды. Все было бы гладким у Сохатого, ему даже можно было бы поверить, если только не его руки — такие же тяжелые и уверенные в своей силе, как и полчаса назад.
Поезд на Стожары уходил поздним вечером, так что еще оставалось время и в ресторане перекусить, и какое-никакое кино посмотреть. Прошло десять тысяч лет с тех пор, как Грязнов в последний раз был в кинотеатре, и, проходя мимо афиши, он вдруг почувствовал такой зуд посмотреть «живое» кино, что даже в скулах засвербело. Однако поначалу надо было все-таки перекусить да выпить, к тому же назрела необходимость телефонного звонка Турецкому.