Она замолчала, видимо, не очень-то были приятны для нее воспоминания, и даже плечиками передернула, словно ее пробил озноб.
— Я нисколечко не преувеличиваю, он в самом деле через губу переплюнуть не мог… Господи, даже говорить стыдно… обосрался. Все купе там провоняло. А тут как раз — и тормозной путь пошел, Хабаровск, значит, скоро. Бужу этого гада, а он еще сильнее храпит. Ну а мне-то что оставалось делать? В общем, пришлось рассказать все как есть бригадиру, ну, а тот, само собой, по рации в милицию сообщил. И не успели нам зеленый свет в Хабаровске дать, как за этим алкоголиком, словно за барином каким, машина прикатила, из вытрезвителя…
Ознакомившись с показаниями проводницы и справкой сопровождения из хабаровского медвытрезвителя, которая ставила точку на версии убийства Сергея Шаманина Семеном Кургузовым, Вячеслав Иванович откинулся на спинку кресла и, многозначительно вздохнув, с ноткой сожаления в голосе произнес:
— Зря я тогда с тобой на бутылку не поспорил. Можно было бы и выпить сейчас на халяву.
— Это… это ты о чем? — не понял Мотченко.
— Да все о том же, о причинно-следственной связи. И ты, будучи начальником милиции, изначально не должен был идти на поводу у прокуратуры.
— Возможно, — неохотно согласился Мотченко. — Однако не будь этой версии, мы не смогли бы выйти на пистолет, из которого стреляли в кедровнике. И признайся, что это стоило головной боли?
— Ладно, не будем считаться, — отмахнулся Грязнов. — Давай-ка лучше перейдем к нашим баранам. Кургузый отпадает, Сохатый, судя по всему, тоже.
— Вот именно, что «судя по всему», — пробурчал Мотченко. — Мы о нем совершенно ничего не знаем. Ведь именно у него был изъят ствол, из которого стреляли в Шаманина и Кричевского. И колоть его надо будет до тех пор, пока…
— Пока не пойдет на признанку? — ухмыльнулся Грязнов.
— Вот именно, пока не пойдет на признанку, — уловив в голосе Грязнова язвительную нотку, подтвердил Мотченко.
— Может, ты в чем-то и прав, — согласился Грязнов. — Ну а если он будет стоять на своем? Я — не я, и лошадь не моя.
— Не должен, — убежденно произнес Мотченко. — Хоть он и козел, но не в такой же степени, чтобы самого себя под сто пятую подводить. Не-е-ет, не захочет. Как говорят на Украине, дурней в нашей хате нема. Ведь недаром же к нему такое погоняло приклеилось — Сохатый. И должен тебе сказать, что этот зверь не просто осторожен, но и умен. И если почувствует, что на его тропе жареным запахло, тем более таким, как сейчас, уйдет от опасности.
— Ну дай нам бог… — Грязнов не хуже стожаровского майора знал, что такое настоящий сохатый и за какие такие «заслуги» награждают подобным погонялом. — Ты его когда думаешь начать допрашивать?
— А чего кота за хвост тянуть? — уже по-настоящему завелся Мотченко. — Прямо сейчас и доставят.
— Не против, если я поприсутствую на допросе?
— О чем речь?! Конечно. И если мы его скрутим?.. В общем, только спасибо скажу…
Ввели Сохатого.
Заложив руки за спину, он остановился в дверях, хмуро покосился на хозяина кабинета, перевел взгляд на сидящего поодаль Грязнова. Судя по всему, он уже знал от соседей по камере, что за «гусь» объявился в Стожарах, и по тому, как побагровело его лицо, он не очень-то обрадовался тому, что его персоной столь пристально заинтересовалась теперь уже и Москва.
Мотченко кивнул ему на стул, однако Сохатый словно прирос ногами к полу. Наконец разжал зубы и, видимо, оттого, что пытался скрыть свое волнение, откровенно неприязненно спросил:
— Надеюсь, меня привели на очную ставку?
Молчал Мотченко, молчал и Грязнов, словно забыв, что он уже давно не опер, и столь же откровенным прощупывающим взглядом рассматривал набычившегося Губченкова.
Какую-то минуту в кабинете висела напряженная тишина, и вдруг ее разорвал надсадный, нахраписто-требовательный крик Сохатого:
— Почему?! Почему я должен торчать в камере только из-за того, что эта кургузая сука сунула мне в карман свой пистолет? Я буду жаловаться, в конце концов! И я… я вас спрашиваю! Вас! — ткнул он пальцем в сторону Грязнова.
— Однако, — начиная заводиться, пробасил Мотченко, которому, видимо, не очень-то часто приходилось допрашивать подобных зубров. Он хотел было сказать что-то резкое, однако его движением руки остановил Грязнов и, повернувшись к Сохатому, властно произнес: