Погода испортилась. Холодный северный ветер все чаще налетал на поселок. Он мчался по улицам, гоня перед собой пыль и гусиные перья, неведомо откуда взявшиеся, раскрывал берестяные рыбачьи шалаши, стоявшие на берегу. Береста отставала от жердей и трещала, как пулемет. А один шалаш ветер совсем снес в реку, и шалаш поплыл, медленно погружаясь в воду.
В домах стали ежедневно топить печи.
Сизые дымки из труб метались над крышами, и ветер, будто злясь, что его не пускают в тепло, загонял их обратно в трубы, стучал вьюшками, на разные голоса завывая под окнами.
Тайга стала неприветливой.
С жалобными криками потянулись к югу птицы. Гуси и утки летели большими стаями. И собаки, слыша свист их крыльев, их крики, поднимали вверх морды и тявкали. Иногда они выли, будто на них находили припадки беспричинной тоски. Тогда они убегали к реке, садились там, поджав хвост, на берегу и подолгу, не мигая, смотрели на холодную воду. Потом, словно что-то вспомнив, бежали домой, скулили и царапались в двери.
Непогода загнала в дом и ребят.
Охотничий сезон кончился. В лесу делать было нечего. На реке стало холодно и неуютно.
Димка, забросивший было свои книги, теперь вернулся к ним. Они по-прежнему стояли в порядке на полочке, укрепленной над его кроватью. Как давно он не прикасался к ним! Тут был и Гюго, и капитан Марриэт, и Жюль Верн — все в одном ряду. Но читать одному эти книги, без Шурки, показалось ему теперь невозможным.
И вот однажды он долго стоял перед книжками, не зная, что выбрать. Все они были ему одинаково милы.
Закрыв глаза, Димка взял толстую книгу — первую попавшуюся ему под руку. Это был «Айвенго» Вальтера Скотта. Зажав книгу под мышкой, Димка отправился к Пундыкам.
Те сумерничали. Комната озарялась только светом пылающих в печи дров. Этот неровный, мерцающий свет менял привычный облик вещей и придавал какую-то необычность всему вокруг. Ребята уселись перед открытой дверкой печи. Савелий Петрович тоже подсел к ним.
Димка читал вслух. Читал он хорошо, переживая неподдельно приключения героев книги. Иногда он даже захлебывался и принужден был переводить дух. Его волнение передалось и Шурке и даже Савелию Петровичу.
Жизнь, о которой читал Димка в книге своего любимого писателя, была чужда им и непонятна, но мужество и смелость его героев неизменно восхищали их.
Когда чтение было закончено, Шурка немного помолчал, чтобы скрыть волнение. Потом, вспомнив, должно быть, как часто Димка говорил ему о каких-то рыцарях, он вдруг рассмеялся:
— Теперь я знаю, откуда ты, брат, рыцарей берешь! Все рыцари да рыцари! Я думал, он тронутый, рехнулся немного, а он, значит, все еще играется, маленький!
Димка покраснел. Но Савелий Петрович задумчиво посмотрел на него и сказал успокоительно:
— Отчего же, если человек ничего плохого людям не делает, можно и рыцарем быть. Каждый за свое счастье сражается. И мы, брат, за свое счастье сражаемся. Дело это не простое. По-моему, Пугачев тоже рыцарь был, только русский.
Димка торжествующе поглядел на Шурку.
С этого вечера Шурка стал относиться к книгам менее пренебрежительно, чем прежде, и друзья все чаще стали вместе читать.
Глава двенадцатая
Подкрадывалась зима.
Пароходы из Владивостока стали приходить реже.
Утренние заморозки становились все крепче, иней не сходил с звенящей земли и с деревьев до самого полудня.
С последним пароходом из Японии прибыла партия рабочих для изыскательских работ на новых участках, подготавливаемых к летнему сезону.
Бывший староста, Чекрыга, попросился их сопровождать в этой экспедиции. Неутомимый охотник, он был лучшим знатоком окрестностей, и новоприбывшие, должно быть, недаром выбрали его.
Отправляясь в тайгу, Чекрыга зашел к лесничему и попросил карту-двухверстку. Тот охотно дал ее, только извинился за небрежность, с которой она была выполнена.
— А мы ее уточним, — сказал Чекрыга и ушел.
Узнав об этом, Пундык неодобрительно покачал головой:
— Зачем им ваша карта, Дмитрий Никитич? В концессии есть не хуже.
У Савелия Петровича Чекрыга тоже побывал и попросил сменить боевую пружину в его берданке. Когда работа была окончена, он, поглаживая свою рыжую бороду, принялся расхваливать умение Савелия Петровича, а под конец вскользь посоветовал ему далеко от поселка не отходить.
Савелий Петрович напрямик спросил, что он имеет в виду.
Не смущаясь, Чекрыга ответил:
— А ушибиться можете как-нибудь. Некоторые плохо работают, штабеля кладут хлипко — чуть тронешь, рассыпаются бревна.