Мойжес сидел за столом, в тени. Он поднял глаза.
Чекрыга хмуро спросил, за что его задержали. Незаконная ловля — дело рыболовного контроля, а не ГПУ.
Мойжес отозвался:
— Как вы тонко, гражданин, разбираетесь в этих вещах! Вам придется немного у нас задержаться. Товарищ Филькин, составьте акт о хищничестве Чекрыги, а потом мы займемся другими делами.
Трясущимися руками старик составил акт, дал его подписать Савелию Петровичу и Мойжесу. На Чекрыгу он не смотрел, боясь встретиться с его мрачным взглядом. Мойжес прочитал акт, положил его перед собой на стол и посмотрел на пограничника, стоявшего у двери.
— Пропустите товарищей Пундыка и Филькина.
Когда те вышли, начальник заставы положил на стол сломанный винчестер.
— Скажите, это ваше ружье? Когда и где вы его сломали?
— Мое. Оно было в починке у Пундыка. А сломал я его зимой, когда на медведя ходил.
— На медведя, говорите?.. Это не от вашего винчестера кусок?
Мойжес вынул из ящика стола обломок приклада, принесенный ему Димкой.
Чекрыга равнодушно взглянул на обломок. Его взгляд ничего не выражал.
— Может быть, и от моего. Кто-нибудь из охотников нашел.
— А вот люди говорят, что этот кусочек отбили выстрелом, когда гнались за спиртоносами восьмого февраля. Троих тогда поймали, а четвертый ушел. Не вы ли были четвертый?
Чекрыга пристально поглядел на Анну и обычным тоном ответил:
— Ну, где мне со спиртоносами шататься! У меня старуха не пьет, да и мне не велит, против выпивки она… Брешут!
— Брешут, говорите? — медленно протянул Мойжес.
Он, должно быть, кого-то ждал.
И в самом деле, вскоре в дверь постучали.
Вошли пограничники со свертком, завернутым в рогожу, и осторожно положили его у стены. Сверток тяжело стукнул об пол.
Пограничник передал начальнику пакет и лист исписанной кругом бумаги. Мойжес, поглядывая на Чекрыгу, принялся читать бумагу вслух:
— «В правом подполье, за бочками с солью, найдено: тридцать четыре банчка для переноски спирта. В засольном сарае, в земляном тайнике, — два старых матерчатых пояса, приспособленных для ношения на спине и на груди, с двенадцатью отделениями, в которых найдено восемь банчков, наполненных спиртом…» — Мойжес сделал паузу, потом продолжал: — «Между стенками мучного ларя…»
Чекрыга закрыл глаза. Слышно было, как ветер бешено налетел на дом, загремел железной крышей.
— «…мучного ларя в кладовой…» Посмотрим!
Тут Мойжес развернул рогожу. При ярком свете ламп тускло заблестел металл.
Чекрыга зашевелился.
Мойжес в упор посмотрел на рыжебородого.
— Сидите спокойно, гражданин Чекрыга!
Чекрыга опять закрыл глаза и, точно обессилев, навалился на стенку. Мойжес вслух читал и делал замечания по поводу каждой вещи, лежавшей в свертке.
— Маузер в хорошем состоянии. Вы, Чекрыга, хороший хозяин… Четыре пистолета, системы «браунинг». Два пистолета «кольта». Неплохая коллекция! Японцы снабжали?
Чекрыга не ответил, только побледнел немного.
Мойжес вызвал пограничника и приказал убрать оружие из комнаты. Полчаса прошло в молчании. Чекрыга не шевелился.
Анна комкала платок, и лицо ее было залито слезами. Они текли у нее непрерывно по щекам, по носу и подбородку. Наконец начальник заставы поднял свой взгляд на Чекрыгу. Чекрыга пустыми глазами смотрел на него.
Мойжес продолжал:
— Долго мы вас не задержим. Жена может собрать ваши вещи. Завтра вы поедете на катере в Большую, а оттуда — с ближайшим пароходом во Владивосток. Там подробно выяснят всю вашу вредную деятельность.
И Мойжес позвонил, вызывая конвой.
Наутро все сети вплоть до излучины, где Тихая поворачивала на север, были забиты рыбой.
Начался большой ход. Сети глубоко погрузили, почти в каждой ячее застряла кета, а кое-где рыба сорвала с кольев и утащила сети в верховья.
Река точно ожила. Рыба шла огромными стаями. Острые гребни самцов вспенивали воду на всем протяжении реки. На мелких местах, на плесах и в узких протоках рыба выплескивалась на берег, задыхаясь лежала на песке, но и тут двигала жабрами и хвостом, словно еще плыла. Глаза ее постепенно стекленели. Вслед за рыбой в бухте Тихой появился и зверь: росомахи, медведи и рысь.
Медведи подходили совсем близко к поселку. Забирались по колени в воду и лапой загребали кету. Рыба подпрыгивала на песке, изгибаясь всем телом. Медведи глушили ее лапой, откусывали голову, а тушу клали в ямку и засыпали песком, чтобы потом прийти снова полакомиться.
Рыбаки работали днем и ночью. До сна ли тут было! Опасались только, хватит ли соли да бочек. А часть рыбы решили засолить сухим посолом, в штабелях.