Прокопович, заметив, что ребята из своего убежища видели все, закричал на них сердито:
— Не вылазьте, слышите? Что бы ни случилось — ни с места, пока сам не скажу!
Огонь с переднего кунгаса исчез из виду. Со всей силой навалившись на правило, мужчины повернули кунгас к берегу. Скоро все возраставший гул прибоя показал им, что ветер гонит кунгас прямо на сушу.
Прокопович сказал:
— Ну, вывози, матушка волна. Держись, Симонов! Только бы нам сверху волну оседлать, а там вынесет…
Ребятам слышно было, как кунгас вдруг потащило: глухо шумела под ним вода. Потом кунгас с необычайной силой повернуло боком, и он точно повис в воздухе. Симонов, испугавшись, крикнул и вдруг, бросив правило, прыгнул в пустоту. Правило руля качнулось и ударило Прокоповича в грудь. Ребята в ужасе спрятались под брезент.
Кунгас дном ударился о землю так, что расселись пазы, и остался на месте. Мешки сдвинулись в сторону и накрыли собой Димку и Шурку.
Как велико было несчастье, случившееся с кунгасом, в первое мгновение ребятам было трудно понять.
Выбравшись из-под мешков, они осмотрелись. Кунгас лежал на берегу, рассевшийся, с пробитым бортом. С кормы слышался стон. Ребята бросились туда. Стонал Прокопович: правило на повороте размозжило ему грудь. В горле у него клокотало, лицо было страшное. Он пытался говорить. Ребята нагнулись к нему, стараясь его приподнять.
— Вы мне не поможете больше…— тихо произнес Прокопович. — Когда рассветет, возьмите сала, галет… Идите отсюда до Поворотного, держитесь берега… Море — справа. Надо дойти! Скажете, кунгасы пропали, продукты целы. Людей пошлют.
Он замолчал. Хотелось ему будто передохнуть, чтобы снова начать говорить. И мальчики ждали. Но он все молчал и молчал, а к утру, когда рассвело, совсем застыл. Ребята заплакали. Им было жалко Прокоповича и было страшно сидеть одним возле мертвого. Они принялись забрасывать тело Прокоповича снегом. Забросав, пошли искать Симонова. Может быть, он остался жив. Но нигде его не было. И он, должно быть, насмерть разбился об острые камни, повсюду торчавшие из воды. А море по-прежнему грозно качалось перед их глазами.
Ребята вспороли мешки, набрали галет и сала, как наказывал Прокопович, постояли над его снежной могилой и, запомнив место, зашагали на север.
По пути вдоль берега не раз встречались им обломки второго кунгаса. Значит, и он погиб в этот шторм.
Шли ребята дней шесть-семь. Они сами сбились со счета. Ветер все время дул в спину, но больше восьми километров в день им не удавалось пройти из-за снежных завалов.
Они шли на север. Глаза их воспалились от сверкания снега, веки распухли, белки налились кровью.
Снег скрадывал очертания местности. Идти было трудно. Снег набивался за воротник, в уши, в нос, в рот и таял, едва коснувшись разгоряченной кожи.
К концу дня свет становился умереннее, боль в глазах утихала. Тогда становилось веселее, и Шурка ободряюще говорил своему другу:
— Ну, Димка, ты не унывай, а иди, иди, иди!
— А сколько, Шурка, еще идти?
— Да немного уж… Вон тот мысок на Поворотный походит.
Димка совсем ослабел, усталость одолевала его, но все же он шел вслед за Шуркой, пробиваясь по снегу к тому же месту, на которое указывал его друг. Он верил ему, хотя мыса никакого не видел и даль была перед ним туманна.
Бывало, и в самом деле доходили они до мыска, но за ним виднелся еще такой же, даль опять терялась в дымке, а желанного поселка не было. Сменялись дни и ночи. И даже у Шурки не хватало сил. Они часами сидели на снегу. Они переставали ощущать холод, и им не хотелось вставать. Но, боясь замерзнуть, Шурка расталкивал Димку, и, не чувствуя ног, ребята снова поднимались и шли дальше.
Иногда на спусках они не шли, а скатывались вниз. На подъемах приходилось очень трудно. Наверх выползали в испарине и уставшие до изнеможения.
Сколько они прошли и сколько еще осталось идти, ребята не знали. Шурка утверждал, что до Тихой рукой подать, но и сам себе не верил. Ночью спать они боялись. Правда, ночью передвигаться было труднее, чем днем, но зато не болели глаза, а дороги все равно не было. Когда солнце, поднявшись высоко, грело землю, друзья выкапывали в снегу ямку и ненадолго засыпали в ней.
Так, может быть, они и дошли бы до Поворотного, если бы новое несчастье не обрушилось на них вдруг. Ветер повернул и стал дуть им в лицо, поднимая снег со скал и сбрасывая в ложбины.