Интересно, а чем он занимался в последний год, подумала Дана и присела на ограду читать письмо Джонатана. Он спрашивал, нужны ли ей вещи из мастерской. Краски, холсты — неужели она так все бросит?
Дана скомкала письмо и стиснула кулаки.
На следующее утро пошел дождь и лил четыре дня. В первый день Куинн паниковала, на второй впала в отчаяние. Те объявления, которые не смыл дождь, сорвал ветер. Сосиски, горчица и кетчуп полежат, но что делать со свежими булочками?
— Они зачерствеют, — сказала она. — Или заплесневеют.
— Вовсе нет! — заявила тетя Дана и, положив их в пакет, убрала в морозилку. — Все будет хорошо. И тебе хватит денег купить то, что ты хочешь.
Куинн закрыла глаза. Купить ей хотелось только одно. Ответ. Ответ на один-единственный вопрос.
— Хочешь чаю? — спросила тетя Дана, обняв Куинн за плечи. — Сядем с тобой у окна и будем ждать, когда кончится дождь.
— Нет, спасибо. — Куинн попыталась изобразить улыбку.
Как только тетя Дана вышла, она кинулась на улицу — побежала прямо под дождем к своему камню на Литл-Бич.
Глава 6
В дверь постучали. Дана — она сидела в гостиной и дописывала письмо — крикнула: «Входите!» В комнату заглянула Марни. Ее желтый плащ блестел от дождя, и она боялась забрызгать пол.
— Да ладно тебе, — сказала Дана. — В мокрых купальниках здесь ходят. Так что дождь нам не страшен.
Марни рассмеялась и повесила плащ на крючок у камина.
— И то правда. Как же нам повезло, что у нас есть дома у моря.
Она окинула взглядом комнату — все те же потемневшие от времени деревянные панели, та же старая плетеная мебель.
— И наши деды, которые их построили.
— И молодые красавцы моряки в пропотевших футболках, которые красят лодки.
— А-а-а… — Дана слегка покраснела. — Это просто Сэм.
— «Просто» Сэм? А мне он таким уж простым не показался.
— Я его очень давно знаю. Мы с Лили учили его ходить под парусом. Тыщу лет тому назад.
— Вот и отлично. Значит, вам легко будет узнать друг друга получше.
Дана промолчала. Марни права. Очень важно узнать другого человека по-настоящему. Только на это уходят годы. Молодые люди себя-то толком не знают. Так как же им понять кого-то еще?
Сэм ей казался человеком глубоким, не похожим на своих сверстников, он ко многому относился так же, как она и девочки. Но вдруг это всего лишь видимость?
— Во всяком случае, — продолжала Марни, — вы с Сэмом неплохо смотритесь вместе. И у меня создалось впечатление, что вам хорошо друг с другом, весело. А в жизни веселье необходимо.
— Знаю, — ответила Дана, глядя в окно.
— Надеюсь, тебя не останавливает его возраст? Старше, младше — кому какое дело?
— Нет, возраст имеет значение, — сказала Дана. — Мой последний возлюбленный был младше меня на десять лет. Я тогда сказала себе: да какая разница? У нас столько общего. Он тоже художник, мы вместе путешествовали, ставили этюдники на берегу и писали — Босфор, Эгейское море…
— Идиллическая картина.
— Но после смерти Лили все изменилось. Писать я была не в силах; бывало, целыми днями вообще не вставала с постели. А Джонатан никак не мог понять, что со мной. Поначалу пытался, но у него терпения не хватило.
— Думаешь, дело в возрасте? Или в характере?
Дана молчала. Что-то подсказывало ей, что Сэму в такой ситуации терпения хватило бы, он дал бы ей время разобраться с собой и своими чувствами. А Джонатан хотел, чтобы она жила так, будто ничего не изменилось.
— Тебе надо забыть об этом, — говорил он. — И я готов тебе помочь.
— Как я могу забыть о гибели Лили? — крикнула она, когда Джонатан предложил поехать рисовать в Париж.
— Дана, это же твоя жизнь! — заорал он в ответ. — Твоя, а не чья-то еще. Она умерла два месяца назад, а ты все еще целыми днями валяешься в постели. Хочешь спрятаться от мира? Этим ты ее не вернешь.
Дана вспомнила, как однажды утром Джонатан сказал, что звонила Куинн. Дана тут же перезвонила и слушала, как Куинн рыдает в трубку.
Джонатан пытался утешить Дану. Но она не могла с собой справиться, и он сказал, что поживет некоторое время отдельно. Так будет лучше для них обоих, сказал он. Он же ее только раздражает. И, кинув мольберт в багажник, уехал.
По-видимому, тогда он и начал встречаться с Моник. Три недели спустя она их застала: они лежали на диване, обнаженные, юные, прекрасные, и, хотя ей показалось в тот момент, что ее сердце разорвется, по сравнению с потерей Лили это была сущая ерунда.