— С натурщицей был просто эксперимент. Из него ничего не вышло.
Мать ее реакция огорчила. Она надеялась, что разговоры о мастерской, об окне в крыше заинтересуют Дану.
— Бедная ты моя, — устало вздохнула она.
— Тетя Дана! — крикнула, сбегая с холма, Элли. — Тебя к телефону какой-то Сэм Тревор.
— Кто это? — спросила Марта.
— Один старинный знакомый, — сказала Дана.
И, опустив голову, чтобы не видеть грустных глаз матери, вышла из гаража.
Дана долго не брала трубку, и Сэм решил, что она уже не подойдет. Он стоял в кухне дома на Файерфлай-Хилл, а Огаста Ренвик сидела в кресле-качалке на веранде, оттуда разговора не слышно. Когда Джо женился на Каролине, Ренвики сказали Сэму, что он может считать этот дом своим и приезжать, когда пожелает. Он чувствовал себя немного виноватым — работы в Йеле было по горло, и часто наведываться в Блэк-Холл не получалось, но Сэм решил — раз уж Дана приехала — навестить заодно и тещу брата.
— Чему я обязана удовольствием тебя лицезреть? — спросила Огаста и, взяв под руку, повела его в дом.
Несмотря на возраст — сколько ей, под восемьдесят или побольше, Сэм точно не знал, — Огаста оставалась настоящей красавицей. Седые, распущенные по плечам волосы придавали ей загадочный и чарующий вид. Взглянешь на нее, и сразу понятно, почему великий художник Хью Ренвик влюбился в нее до беспамятства.
— Сюда меня привело желание повидаться с вами, Огаста, — ответил Сэм.
— Ах, дитя мое, — рассмеялась она серебристым смехом, — слышать это мне чрезвычайно приятно, но мы оба знаем, что это — чистое вранье.
— Прошу прощения? — покраснел Сэм.
— Ты разве забыл, что я тоже была в галерее? И видела цветы, которые ты преподнес Дане Андерхилл. Иди позвони ей. Телефон сам знаешь где.
И он пошел. Трубку сняла девочка — скорее всего, младшая племянница Даны — и побежала звать тетю.
— Алло! — наконец ответила Дана.
Сердце Сэма бешено заколотилось.
— Привет, Дана! — сказал он. — Это Сэм.
— Сэм, привет! Как твои дела?
— Я оказался здесь неподалеку и решил тебе позвонить. Хотел узнать, как ты.
— Ну… — начала она и запнулась — словно вопрос оказался слишком сложным.
— Я хотел спросить, — продолжал Сэм, — не согласишься ли ты перед отъездом во Францию со мной поужинать.
— Поужинать? — изумилась она так, будто услышала это слово впервые.
— Я сейчас как раз в Блэк-Холле. Скорее всего, здесь и переночую. Я мог бы за тобой заехать.
Она молчала. Он не хотел ее торопить. Ей сейчас, должно быть, очень нелегко.
— Ой, Сэм, — выдохнула она, и в ее голосе ему послышались странные нотки. Грусть? Боль? — Очень мило, что ты меня приглашаешь, но у меня столько дел… Ведь мы улетаем уже в четверг.
— Я надеялся увидеть тебя до отъезда. Хотел попрощаться.
Она снова помолчала — обдумывала ответ.
— Вы так много для меня значите, — сказал он хриплым от волнения голосом. — И ты, и Лили. Ты не думай, я очень хорошо понимаю, каково тебе сейчас.
— Этого никто понять не может, — тихо сказала она и повесила трубку.
Огаста Ренвик услышала, как звякнул телефон, и прикусила губу. Пальцы сами собой потянулись к шее, к нитке черного жемчуга, и стали перебирать бусины одну за другой. Сэм вышел на веранду.
— Что она сказала? — спросила Огаста.
— Сказала, что сегодня поужинать со мной не может. Наверное, у нее уже есть планы на вечер, — усмехнулся Сэм.
— Слишком уж вы добродушны, юноша, — покачала головой Огаста. — Вечно вы всех оправдываете.
— А как мне надо было себя вести? Заявить, что я все равно приеду?
— Хью именно так бы и поступил, — сказала она. — И твой брат Джо тоже.
Сэму было нечего возразить. Он опустился в соседнее кресло, и они с Огастой так и сидели, молча покачиваясь. Ей очень хотелось, чтобы он не упустил свой шанс.
— Тебе она нравится? — спросила Огаста.
— Да, — просто ответил он. — Я никогда о ней не забывал.
Огаста заметила, что он смотрит на восток, в сторону Хаббардз-Пойнта.
— Сэм, пошел бы ты прогулялся.
— Вы имеете в виду Хаббардз-Пойнт?
Огаста кивнула:
— Поговоришь ты с ней сегодня вечером или нет, значения не имеет. Оставь свои следы на песке, быть может, это к чему-нибудь да приведет.
В открытые окна гостиной дул прибрежный бриз, лучи заходящего солнца бросали на воды пролива серебристые и красно-бурые отблески. Дана сидела в кресле с альбомом на коленях и смотрела на берег.