Миногин в несколько куриных шажков преодолел разделяющее их расстояние и жарко зашептал:
-Это все не важно, Владимир Степанович, не извольте беспокоиться, мы все уберем, уберем. К тому же, начальник ваш, САМ... ЛИЧНО... Вы только гляньте на номера, холл - пустое, мы швабрами, знаете как, о-го-го! Он потряс сжатыми в кулаки руками над головой и внезапно рухнул перед Авдеевым на колени.
-Умоляю! - запричитал он, ухватившись за ноги Авдеева. - У меня дети!
Авдеев ошеломленно замычал и попытался отойти в сторону, но не тут-то было. Миногин держался мертвой хваткой.
-Не губите...- тихонько подвывал он.
-Ну... встаньте, черт возьми. Это уже ни в какие ворота, - Авдеев сдержал импульсивное желание присесть рядом с Миногиным и приобнять его за плечи. - Чего уж... ехал долго... Да посмотрю я ваши номера, идемте же... Право же, какая-то околесица.
-Вот именно! - Миногин вскочил на ноги, отряхнул мятые брюки и широко улыбнулся. - Это вы точно подметили, Владимир Степанович! Вся наша жизнь - сплошная околеснаяоколесица. А журналы, что там... кружок художественной самодеятельности, пф! - он презрительно махнул рукой в неопределенном направлении и засеменил в сторону лестницы.
Авдеев последовал за ним. Глаза его автоматически подмечали, в сколь запущенном состоянии находились лестничные пролеты. Давно немытые ступени, грязная паутина по углам, облезшая неприятно-розовая краска на стенах.
«Что я тут делаю?» - вопрошал он себя. Ему не давали покоя журналы на столе и та маленькая неточность в словах Миногина, которую он вроде и заприметил, но никак не мог ухватить.
Не важно. И пусть! Это даже интересно.
Окончательно решив для себя относиться к происходящему как к забавному приключению, он испытал немалое облегчение.
- С горкой? - донеслось до него.
Он непонимающе уставился на Миногина.
- Я говорю, с горкой вам наливать, коньячку-то?
-Хм... Нет, вообще не нужно. Я за рулем, - выдавил из себя Авдеев, оглядываясь.
Задумавшись, он и не заметил, как они поднялись на второй этаж. Лестница вывела их в самый центр узкого плохо освещенного коридора, по обе стороны которого располагались многочисленные двери. В коридоре отчетливо пахло тухлым мясом.
- Вот, извольте направо, - изогнулся Миногин, делая приглашающие пассы руками.
Авдеев послушно пошел вслед за провожатым, стараясь не дышать. Этаж будто вымер. В гулкой тишине Авдеев отчетливо слышал биение своего сердца и шумное дыхание Миногина.
-Вы не пожалеете, Владимир Степанович, уж поверьте, - тараторил портье, - у нас здесь как в «Амбассадоре»! Да что там «Амбассадор»! Бери выше! Вот, собственно, пришли.
Он остановился подле узкой двери, грубо выкрашенной коричневой краской. На двери черным маркером было намалевано: «Люкс».
-Люксация! - верещал Миногин. Он театральным жестом выудил из заднего кармана штанов тяжелый ключ и вставил его в замочную скважину. Ключ скрипел, шел туго, видимо, дверь давно не открывали.
-А мы и баньку истопим, а как же, для высоких гостей! - приветливо хрипел Миногин, сражаясь с замочной скважиной.
Наконец, с утробным скрежетом дверь открылась. Из номера пахнуло мертвечиной.
Миногин ужом юркнул в дверной проем, повозился во тьме несколько секунд, щелкнул выключателем, и комнату залил желтый свет.
-Оп-ля! - заорал Миногин, - милости прошу, Владимир Степанович!
Ошеломленный Авдеев медленно, на резиновых ногах, зашел в небольшой тамбур, сделал несколько шагов и оказался в комнате...
...В углу которой располагался допотопный диван с просевшей спинкой. Рядом валялись два изорванных пуфика. В противоположном углу, установленный на некогда полированную деревянную тумбу, стоял огромный черно-белый телевизор отечественного производства.
По центру комнаты находился прямоугольный стол на четырех длинных и тонких ногах. На столе был пузатый стеклянный графин, наполовину заполненный зеленоватой жидкостью, возле графина, перевернутый вверх дном, пылился граненый стакан. У стола стояли два стула: один - офисного образца, с порванной обивкой под кожу; второй -деревянный, вовсе без обивки. На спинке деревянного стула крупно было выведено нецензурное слово.
Стены были оклеены ядовито-желтыми обоями в цветочек. На потолок в ржавых потеках было страшно смотреть.
Но более всего Авдеева поразила огромная картина, что висела слева от него. На засиженном мухами холсте был изображен голый изможденный старик, сидящий на стуле. Его правая нога была привязана к ножке стула - левую, отрезанную по колено, он протягивал вперед. Вокруг старика, взявшись за руки, стояли жирные краснощекие младенцы, каждый - вдвое больше его.