Джо улыбнулся. Если бы жители замка забыли закрыть люк этой крышкой во время ливня, вода хлынула бы водопадом и залила прихожую и коридор там, глубоко внизу. Он подошел к зубчатой ограде башни и взглянул на море. Солнце уже приблизилось к зениту и грело здесь так сильно, как никогда не грело в Лондоне. Водная поверхность лежала внизу, гладкая, как озеро, почти без морщинок. Легкий ветерок дул в сторону берега. Джо пересек круглую площадку башни и остановился на том же месте, с которого два часа назад Аманда Джадд высматривала гостей. И так же, как она, он облокотился о каменную ограду, но, поскольку был выше ростом, высунулся и, наклонив голову, посмотрел вниз. Прямо под ним, глубоко внизу, в тени башни лежали скальные ступени, ведущие к дамбе.
Алекс перевел взгляд на деревенские домики, а затем на дорогу, что бежала через поля. Вдали он увидел две идущие рядом человеческие фигурки и… да, это были собаки. Одновременно Джо увидел и автомобиль. Он был черным, блестящим, и солнечные блики заиграли на его поверхности, когда, минуя двух пешеходов, он свернул к деревне. Сейчас было отчетливо видно, как этот автомобиль притормозил и остановился за другим, серым роллс-ройсом, перед самым большим двухэтажным домом посредине деревенской улочки. Должно быть, это и была гостиница для прислуги, о которой упоминал буклет КВАРЕНДОН ПРЕСС. Алекс улыбнулся. Немного было в мире маленьких прибрежных деревушек, где перед постоялым двором стояло бы два роллс-ройса. Первый из них, вероятно, принадлежал миссис Александре Уорделл, а на втором приехал лорд Фредерик Редленд. Только он один еще отсутствовал.
Передняя дверь автомобиля открылась, вышел мужчина в белой рубашке и черных брюках, открыл заднюю дверцу и придерживал ее, пока не показался другой, высокий, худощавый мужчина в темно-синем пиджаке и серых брюках. Только это и мог разглядеть Алекс на таком расстоянии. Когда-то он познакомился с Редлендом, который пригласил его в свое имение в графстве Саррей вместе с еще двумя гостями. Дело было несколько лет назад, и Джо, как сквозь туман, вспомнил поразительную коллекцию, которую показывал ее владелец, приятный, немного робкий человек, — вероятно, маньяк, как и все великие коллекционеры.
Редленд появился из-за последнего деревенского дома и свернул к дамбе. Отставая на несколько шагов, шел его водитель и нес в руках чемодан и большую дорожную сумку.
— Любуетесь пейзажем, мистер Алекс, или ищите дерево, на котором де Вер приказал повесить несчастного любовника своей неверной жены?
Светлая шевелюра и широкие плечи Фрэнка Тайлера вынырнули из люка, ведущего на лестницу.
— И то, и другое, — сказал Джо. — А точнее — первое, потому что единственные деревья, которые я вижу, растут возле деревенских домов. Дорога бежит через голые поля и уходит в лес на целых пару миль дальше, там, у холмов, — указал он, вытянув руку.
Фрэнк покачал головой.
— Когда-то лес был намного ближе. На месте, где все это произошло, стоит каменный крест. Вырубая лес, его сохранили. Если бы у нас был бинокль, я бы его показал вам, — он рассмеялся.
— Пусть вас не удивляет, что я так хорошо информирован. Мы сидим здесь уже два месяца, то есть почти с того момента, как Кварендон купил этот замок. Он сделал это с мыслью о «юбилее» Аманды, поэтому и привез нас сюда. Ей все это так поправилось, что через три дня она вернулась из Лондона, и с тех пор мы торчим здесь: Аманда, Грейс и я. Место в своем роде прекрасное, можно сосредоточиться и работать с утра до вечера, если хочется. Аманда утверждает, что записала чуть ли не сотню полноценных идей, которых ей хватит до конца жизни. Действительно, она пишет постоянно, и я почти силой вытаскиваю ее на прогулку. Однако, я все же надеюсь, что после всех этих торжеств мы вернемся в город… Впрочем, я, быть может, не совсем искренен, ибо тоже полюбил это место. Я притащил сюда все, что необходимо для проектирования, и хотя камера, в которой я тут живу, ничем не напоминает мою лондонскую мастерскую, я великолепно справляюсь…
— Я вас прекрасно понимаю, — Алекс покивал головой. — У меня самого есть в мире пара мест, куда я иногда убегаю. Человек, который добровольно отрезал себя от общества, имеет больше времени для размышлений. Но даже самые прекрасные каникулы не могут продолжаться слишком долго. Хочется нам того или нет, но все мы принадлежим стаду и должны в него возвращаться.
— Это верно, — Фрэнк вздохнул. Затем резко повернулся к Алексу: — Вы, случайно, не заканчиваете сейчас новую книгу? Я спрашиваю потому, что мне тут кое-что пришло в голову. Я задумался над хорошей обложкой, которая привлекла бы взгляд покупателя без помощи голой убитой девушки, без убийцы в черном плаще, заносящего нож над невинно спящей красоткой, без летучих мышей, тигров, кровавых пятен и прочих ужасов, которых я сам достаточно наплодил для того, чтобы Кварендон продал как можно больше экземпляров ваших книг. Я хотел бы испробовать несколько чисто графических и цветовых решений, которые должны по результатам действовать не хуже, чем те же сети, в которые мы ловим внимание читателя, но без приманки в виде этой кошмарной, банальной дешевки.
— Прошу мне верить, — сказал Джо, разведя ладони, — что я готов двумя руками подписаться под тем, что вы только что сказали. Но, к сожалению, я лишь приступил к новой книге, и один Господь знает, когда я ее закончу. Но уж когда она будет готова, я заставлю Кварендона дать вам возможность изготовить экспериментальную обложку. Буду самым счастливым человеком, если вам это удастся. Но я не понимаю, почему вы не начнете с Аманды? Она прекрасный детективный писатель, все ее читают, и, — он улыбнулся, — наконец, самое главное — это ваша жена!
Теперь Фрэнк развел руками:
— Вот в том-то и дело, что она моя жена!
Он умолк, а когда снова посмотрел на Алекса, улыбка сошла с его лица:
— Я не могу вам этого объяснить, но когда я должен что-то сделать именно для нее, у меня пропадает всякая изобретательность. Может, так происходит потому, что для меня это слишком важно, и я теряю чувство свободы. Каждую обложку для нее я хотел бы спроектировать великолепно, но ничего не выходит. Что бы я ни пытался сделать, мне это не нравится. А ей нравится все, что бы я ни показал… Бог мой, да ведь мы и познакомились в здании КВАРЕНДОН ПРЕСС, когда я показал проект обложки к ее первой книге, которая готовилась к печати!
Алекс оперся спиной о балюстраду и закрыл на минуту глаза, подставляя лицо солнцу. День действительно выдался жаркий.
— Говорят, что врачи не должны лечить членов своих семей, так как личное отношение к пациенту мешает им поставить объективный диагноз. Но в случае такого сотрудничества, как ваше, все, наверно, обстоит иначе?
— Я в этом не уверен. Думаю, что ни я не смотрю объективно на ее работу, ни она — на мою. Временами у меня складывается впечатление, что она маленькая девочка, чертовски талантливо умеющая рассказывать страшные сказки, а вовсе не взрослая женщина… Похоже, так оно и было на самом деле: она начала писать очень рано, и никому не пришло в голову, что эта тихая, скрытная девочка выдумывает криминальные романы. Ее отец — пастор, мать умерла. Аманда росла одиноким ребенком, и, как теперь ясно, у нее был необыкновенный дар воображения. Писательство было ее самым большим и, возможно, единственным развлечением. Наконец, закончив учебу, она послала две своих рукописи в КВАРЕНДОН ПРЕСС. К счастью, нашелся рецензент, который сразу разглядел ее талант, и оба произведения пошли в печать. Если бы какой-нибудь слабоумный отверг их, что случается довольно часто, она наверняка уже никогда никому не послала бы ни одной своей рукописи. Вероятно, она стала бы учительницей в какой-нибудь провинциальной школе для девочек, и никому бы никогда не пришло в голову, что эта хорошо воспитанная, тихая молодая особа держит полные ящики описаний наиболее изощренных, хитроумных преступлений. — Фрэнк развел руками: — Волей судьбы она стала очень популярной, зарабатывает массу денег, но остается нервной девчушкой из провинции, очень неуверенной в себе, хотя столь грандиозный успех мог бы придать ей уверенности. Ее пугает все: Лондон, незнакомые люди, журналисты и роскошные приемы. Охотней всего она спряталась бы в таком замке, как этот и взорвала бы дамбу, соединяющую его с остальным человечеством, а я… я два года служу щитом, который ее оберегает, и счастлив, потому что она принадлежит только мне одному, и я не должен делиться ею со всем миром.