Свой первый год в Монтрёе Мими провела за домашними хлопотами: нянчила болезненного ребенка и превращала старую мельницу в дом, который соответствовал бы их «особенным обстоятельствам». Вопрос о том, как быть дальше, открыто не обсуждался, но ее физическое состояние и настойчивая доброта Мари-Луиз заглушили возражения со стороны Мишеля Анси.
Впоследствии их modus vivendi определила, среди прочего, экономическая целесообразность. Послевоенный позор разрушил бизнес Мишеля Анси, и весь капитал, какой у них остался, заключался в городском доме. За неделю до родов Мими высыпала на кухонный стол горстку бриллиантов, и вырученные за них деньги помогли пережить разруху послевоенных лет. Дальнейшие вливания в критические моменты, когда им грозило банкротство, сделали Мими экономическим спасательным тросом, а не объектом благотворительности, и воздвигли надежную плотину практической необходимости на пути того, что могло стать потопом эмоциональных проблем. Кроме того, Мими играла важную роль в финансировании и управлении журналом литературной критики, который давал им средства к существованию и связывал с внешним миром. Они оставались если не изгнанными, то изолированными: физически — в своем уединенном доме в лесистой долине за городом, и социально — в послевоенном позоре, который висел, точно болотный туман, над Мишелем Анси. Никого из них, кроме отца Мари-Луиз, провинциальная болтовня никогда особенно не прельщала — так что по этому не слишком скучали, а вот насмешки над детьми, когда те достигли школьного возраста, задевали за живое. Журнал позволил каждому реализовать свои таланты. Жером вносил творческий подход и редакторскую остроту, которая привлекала к изданию писателей левоцентристского толка. Он скрещивал шпаги с цензорами, политиками всех мастей и писателями, разгневанными обзорами, которые часто бывали едкими, но скучными — никогда. Мими, движущая сила всей этой затеи, обнаружила неожиданную склонность к управлению бизнесом, к чему ни у кого больше душа не лежала. Мари-Луиз, которая всегда больше тяготела к домашнему уюту, обеспечивала интеллектуальный стержень журнала, составляя обзоры и ведя эпистолярные дискуссии под разнообразными псевдонимами.
Они с Жеромом жили как муж и жена, но дела журнала требовали, чтобы Мими и Жером регулярно уезжали, как правило, в Париж, в богемных кругах которого, где они часто вращались, не задавали вопросов об их отношениях, по-прежнему заряженных буйной сексуальностью. Они не выпускали ее за пределы парижских поездок, если только Мари-Луиз не навещала бабушку в Онфлере, что случалось регулярно, поскольку старушку все чаще одолевали болезни. Сам епископ Амьенский не мог бы придраться к тому, как разросшееся семейство Анси соблюдало внешние приличия. Напряжение внутри семьи редко возникало между Мими и Мари-Луиз — и то исключительно из-за проделок Мишеля Анси. Их сложные взаимоотношения никогда не обсуждались и медленно вырастали из пеленок практической необходимости и взаимного прагматизма, так хорошо умевшего смотреть сквозь пальцы. Женщины вместе воспитывали своих детей и в конце концов стали друзьями. Мими заменила Мари-Луиз Жислен. Отношения Жерома и Робера, окрашенные невысказанным укором, и Мари-Луиз и Жислен, отягощенные тайным знанием, не позволяли им зайти дальше банального обмена любезностями — хотя на первый взгляд все было вполне дружелюбно.